Ну, я, ясно дело, записку и взяла. А он своей палкой стукнул, развернулся и пошел.

— Какой палкой? — Павел оторвал взгляд от бумаги.

— Ну не знаю я, как называется. Мода, что ли, у молодежи такая — палки носить? Куда только милиция смотрит. Обыкновенная палка. С него ростом. С такой еще кривой железякой наверху.

Павел почувствовал, что бледнеет. Сильно бледнеет.

— Он сказал, что зайдет вечером? — побелевшими губами полупрошептал он. — Сегодня вечером?

— Ну да. Я и говорю е…

— Марь Ивановна. А вы не знаете где тут у нас ближайший банкомат?

— Кажется, у магаз… Павел… Павлуша… Что случилось?

Павел, не разбирая дороги, мчался по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Если это у них на посылках, то кто же тогда придет выбивать долги?

Саратов, Россия

Двери за спиной лязгнули, закрываясь.

— Следующая остановка «Проспект Мира», — хрипло сообщил динамик.

Только теперь Антон понял, что сел не на тот маршрут. Это была кольцевая «двойка», которая шла совсем в другую сторону. Сейчас она свернет с Вала на Дворцовую площадь, прокатит, громыхая, по проспекту, потом выйдет на Дружинный мост, оставляя далеко позади Нагорный микрорайон, улицу Нестерова и старую, обшарпанную пятиэтажку, которую Антон все свои двадцать лет называл домом. И куда сейчас он совсем не хотел возвращаться.

«Может, это и к лучшему. Проедусь по кольцу. Приведу мысли в порядок. Решу, что делать дальше».

Он огляделся.

В салоне было полутемно. Горела только слабая лампа у водительской кабины, да редкие уличные фонари выхватывали из темноты покосившиеся пластиковые кресла, гнутые поручни и бледные лица пассажиров.

Пассажиров было немного. Человек пять-шесть поодиночке жалось в креслах, кто-то спал, прислонившись к заиндевевшим окнам, кто-то сосредоточенно смотрел через стекло на занесенные снегом пустынные улицы. На задних сиденьях виднелась бесформенная груда тряпья, которая шевельнулась и замычала, когда трамвай тронулся. Антон криво усмехнулся. Вообще-то он любил ночные поездки, пустые темные трамваи и спящий город, который после заката из шумного, бешеного мегаполиса превращался в нечто таинственное. Даже бездомники, облюбовавшие в последнее время бесплатные ночные трамваи, не мешали наслаждаться тишиной и покоем. Если, конечно, не были излишне буйными.

Антон сел на ближайшее кресло, мерзлое, как это обычно бывало по ночам в трамваях.

Сквозь иней на оконном стекле проплывали тени домов, остовы брошенных машин, обледеневшие тротуары, по которым змеилась искрящаяся метель.

Значит, так.

Осталось пять часов спокойной жизни. Последняя свободная ночь, когда предоставлен сам себе и делаешь что хочешь. Завтра утром все кончится. Умные люди в это время спят. Идиоты прожигают последние часы, заливают зенки, стараясь довести себя до невменяемого состояния. А он разъезжает на ночных трамваях. Тоже своего рода любимое занятие, не хуже других. Главное — забыться. Не вспоминать о том, что будет завтра. Точнее — уже сегодня. Не вспоминать про собранный походный рюкзак, заплаканную мать, про сборный пункт у вокзала в восемь утра. Он видел уже все это. Месяц назад, когда забрали брата. Бесконечные ряды в черных шинелях, вагоны с заколоченными окнами, эшелоны, медленно уходящие на восточную границу. Теперь настала его очередь. В сущности, можно было бежать, как сделали осенью некоторые сокурсники. Ему уже предлагали. Дом в глухой деревне, куда зимой можно пробраться только на снегоходе. Обрубить все связи, исчезнуть. Тогда он не согласился. Сейчас в голове царил кислый сумбур, мешающий думать и принимать решения. «Я не знаю, что делать. Я не вижу дороги. Точнее, вижу, сразу несколько, но не могу выбрать».

Трамвай полз по рельсам, звеня на стыках. Впереди уже угадывалось мутное сияние дворцовой площади.

— Я бы на вашем месте не выходил на следующих остановках, — сказали рядом.

Антон обернулся.

— Это вы мне?

Сидящий позади старик закутался плотнее в облезлый воротник.

— Вам, молодой человек. Вы сидите ближе всех. Кому я еще это могу сказать?

Антон пожал плечами.

— Кому угодно. Мы не знакомы, а я, если честно, не привык разговаривать в трамваях с незнакомыми.

— Я просто советую не выходить из вагона. Только и всего. Странные вещи творятся последнее время на ночных трамвайных маршрутах.

Антон хмыкнул. Старику явно хотелось с кем-то побеседовать.

— Не более странные, чем на дневных. И потом, я только что вошел. И совсем не собираюсь выходить ближайшие остановок десять.

— Вам повезло. Но если вам вдруг захочется выйти раньше — вспомните, что я сказал.

Псих, подумал Антон и отвернулся. Сумасшедших в городе последнее время становилось все больше. Люди не выдерживали напряжения и постепенно сходили с ума. Для кого-то это был удобный выход из ситуации.

— Вы не думайте, молодой человек, — продолжил дед. — Я не идиот. Проездите на этом трамвае с мое — поймете.

— Да, конечно.

Трамвай натужно поворачивал на проспект, оставляя позади залитый светом снежный пустырь площади и занесенный сугробами памятник Освободителю. На проспекте фонари не горели. Густые тени от домов лежали поперек дороги, превращая ее в темное мертвое поле. Трамвай остановился и открыл двери. На остановке никого не было. Только из ближайшей подворотни показалась на мгновение черная фигура, но тут же скрылась обратно. Из трамвая никто не вышел.

— Умные люди, — сказал старик. — Я их всех предупредил.

Двери со скрежетом закрылись.

— Следующая остановка «Улица Дружинников», — прохрипел динамик.

— Вы просто многого не понимаете, молодой человек. Здесь надо быть осторожным, чтобы не сгинуть. В наше время так просто сгинуть.

«В этом ты прав, дед», — подумал Антон, но вслух ничего не сказал.

Когда идет война, действительно сгинуть очень просто. Особенно такая… непонятная. Когда мир разваливается на куски, правители бегут за границу, а в столице бродят банды мародеров. Кто-то еще пытается поддерживать порядок, но дальше армии этот порядок не распространяется.

Наверное, он что-то сказал вслух, потому как старик встрепенулся и произнес:

— Не только бандиты, не только. Ночью в городе можно натолкнуться на вовсе непонятные вещи.

Ну да, конечно. Стариковские байки. Любой вор кажется чем-то запредельным.

Трамвай уже разгонялся по прямому, как стрела, проспекту. Темные коробки домов сливались в сплошную мрачную стену.

Мимо них к передним дверям прошел один из пассажиров, пошатываясь и держась за поручни обеими руками.