Барятинского вскоре будет утвержден, осталась только «самая медленная и скучная часть дела – процедура канцелярская».

В последующих письмах Д. Милютин рассказал о встречах с графом Барановым, князем Долгоруковым, Хрулевым, Кокоревым, Бутковым, Новосельским, бароном Торнау… Заинтересовал Д. Милютина Владимир Петрович Бутков, с которым он только что познакомился, он выразил не только сочувствие к делам кавказским, но и личную преданность князю Барятинскому и «говорил с жаром в вашу пользу». Бутков был влиятельным лицом для прохождения дел кавказских, он был государственным секретарем и управляющим делами комитетов Кавказского и Сибирского. Только потом Дмитрий Алексеевич узнал кое-какие данные о Буткове: начал он службу в Министерстве внутренних дел, потом перешел в Военное министерство во время «грабежа необузданного», и он «воспитался в этой школе». «Искательный перед теми, которые могут ему быть полезными, исполненный пренебрежения ко всем прочим, он, как истый петербургский чиновник, соединяет в себе ум ограниченный с большою хитростью и с пронырливостью самой ловкой. Слывет он деловым человеком, потому что работает скоро и в состоянии провести ночь напролет за письменным столом, но лишен дара соображения, не понимает современных потребностей, защитник старого порядка вещей и вообще тип стародума. Он до такой степени чиновник, что ему случалось прогуливаться в летнем платье и в летнем пестром галстуке с владимирским крестом на шее! Однажды при нем сказали, что такой-то помещик приносит жалобу на губернатора своей губернии. «Как! – воскликнул Бутков. – Жаловаться на губернатора! Да в своем ли уме этот помещик? Ведь губернатор – представитель царской власти! Жалоба на губернатора – это мятеж!»… Он весьма большой охотник до подарков: прямо не берет, но получает через своего помощника по управлению делами комитетов Кавказского и Сибирского, действительного статского советника Николая Васильевича Гулькевича…» (Долгоруков П. Петербургские очерки. М., 1992. С. 159). Но Д. Милютин не знал об этих свойствах чиновников, особенно Буткова, от которых зависела судьба кавказского проекта, и дело затянулось надолго.

Встречался Д. Милютин и с князем Горчаковым, который с раздражительностью говорил о том, что предложения князя Барятинского и Милютина могут поссорить Россию с Европой, которая не забывает недавно заключенного мира после Крымской войны. Все доводы Милютина о правах независимого государства еще больше раздражали князя.

Дело затянулось, Милютин ходил по кабинетам то одного учреждения, то другого, повсюду говорили, что проект рассматривают, много интересного и полезного предлагают кавказцы, но чего-то все-таки не хватает, проект штатов встречает в министерстве большое противодействие. Наконец военный министр решил образовать особый комитет в составе генерал-адъютанта барона Ливена, князя Васильчикова, генералов Баранцова, Лутковского, Вольфа, Кауфмана, Герштенцвейга, Непокойчицкого, а пока комитет размышляет, в департаментах продолжают рассматривать проект и в низших этажах бюрократии еще больше наблюдается оппозиции и инерции.

«Во всяком случае дело так затягивается, – писал Милютин 16 ноября, – что я теряю надежду видеть здесь конец его».

Но были и положительные вести в Петербурге. Бутков показал Милютину рескрипт императора на имя генерал-адъютанта Назимова об освобождении помещичьих крестьян Виленской, Ковенской и Витебской губерний. Это важный шаг в деятельности императора, теперь дело сдвинулось, раскрепощение крестьян началось, пусть и в такой форме, когда помещики договариваются с крестьянами под руководством губернатора.

3 декабря 1857 года Дмитрий Милютин, испытав глубокие нравственные и физические страдания в течение длительного времени хождения по кабинетам, наконец получил благословение императора, который за обедом лично объявил Милютину, что он утвердил все представленные проекты, а императрица согласилась принять под непосредственное свое попечительство предполагаемое Общество по распространению христианства в Кавказских горах.

7 декабря Дмитрий Милютин выехал из Петербурга в Тифлис.

8 письмах князя Барятинского великому князю Константину Николаевичу в октябре 1858 года и в феврале 1859 года подробно рассказано о преобразовании Кавказского края, о строительстве железных дорог, об улучшении гражданского управления, о крестьянском деле, о постепенном военном наступлении на горские народы и решительном сражении и подавлении мятежа имама Шамиля.

Вот уж несколько лет Александр Второй взошел на императорский престол, столько надежд связывалось с этим, столько писем, докладов, записок он узнал за это время от своих подданных, а в сущности еще ничего не сделано в государстве; да, закончилась Крымская война, ужасная и кровопролитная, унесшая много жизней как в России, так и в Европе; с первых дней своего царствования он объявил о своем желании заключить мир, начать строить новое государство, столько накопилось проблем, которые просто необходимо решать, чтобы окончательно не отстать от Запада, решительно отказавшегося от старых феодальных форм жизнеустройства и предоставившего своему населению много свободы, свободы печати, собраний, трудоустройства… Некоторые нетерпеливые деятели в государстве требуют конституции, конституционной монархии, но от своих прав самодержца в России он не откажется, пусть пройдет какое-то время, пусть то, что происходит в стране, созреет, народ привыкнет, а главное – совершенно необходимо отменить крепостное право, которое повсюду отменено, лишь Россия остается крепостнической. А ведь хотел отменить крепостное право еще Александр Первый, были кое-какие наметки в законодательстве, но нашлись люди, которые запротестовали против этого решительного шага, и мы уже в то время стали отставать от Запада, не замечая, в сущности, этого отставания, увлеченные своим сражением с Наполеоном, славой побед, вторжением в Париж, торжеством Священного союза, а все окончилось восстанием на Сенатской площади, осуждением и казнью тех, кого сейчас именуют декабристами. Отец как-то спросил его, наследника царского трона, чтобы он сделал бы с декабристами, и он ответил, что простил бы их, во всяком случае не преследовал бы их в течение тридцати с лишним лет, не лишал бы их званий и наград, полученных в сражениях против Наполеона…

Говорят, что необходимо издавать газету, в которой бы русская мысль свободно излагала свои доводы в защиту национальных интересов и противостояла бы западной прессе… Уж слишком униженными и бесконечно смиренными предстают русские под пером бездарных журналистов. Поэтому и в таких патриотах ходят Герцен и его компания журналистов в «Колоколе» и других изданиях… Вспоминается статья французского гувернера в Петербурге, который в Париже обвинил Николая Первого в том, что он страшно был обижен тем, что Сенат не поднес ему титула Великого в день его двадцатипятилетнего царствования. И все это утверждалось с самым серьезным видом, мол, Николай Первый сошел с ума в ожидании этого титула. Вот что такое свобода печати на Западе – каждый мелет то, что хочется издателю или по политическим мотивам. Глупая и крикливая свобода печати, до которой русская общественность еще не доросла… Но Герцена читают в России, он влияет на общественное мнение, ведь большинство опубликованного материала в «Колоколе» приходит из России, значит, так думают в России, с этим ничего не поделаешь, но как поступить в решении этих сложных и значительных вопросов – Александр Второй не знал…

Удивляло другое: откуда Русский либерал, печатавшийся в «Колоколе», узнал о дружеской просьбе принцессы Марии Александровны отменить крепостное право в России, как только он станет императором, ведь в Германском союзе это было сделано давно, узнал Русский либерал и о том, что император согласился с принцессой, а став императором, согласился и с императрицей… А не так давно император вызвал из Симферополя генерала Тотлебена, раненного в ногу и еще не долечившегося, в Николаев, чтобы поздравить отважного героя Севастополя. Перед общим приемом пригласил его к себе в кабинет, принял его с распростертыми объятиями, поцеловал, благодарил от имени покойного императора и от своего личного имени, от всей России за высокие и великодушные труды, поздравил его с назначением генерал- адъютантом, еще раз поцеловал, а новый генерал-адъютант благодарил за высокую милость и обещал также быть верным слугою. Разве это так уж плохо? – думал Александр Второй, перелистывая в памяти важные события своей недолгой императорской жизни.

Высокий, слегка полнеющий красавец, Александр Николаевич не так давно просто наотрез отказывался