заключение, Рейтерн и Грейг заявили, что для строительства броненосных судов как для Балтийского, так и для Черного моря отпускать денежные средства нерационально, пусть Морское министерство находит средства в самой смете, так они и доложат императору.
Если и раньше Милютин был равнодушен к светской жизни, то сейчас он равнодушно отклонил приглашение к «министерскому» обеду, отказался от поездки на вечерний праздник на Ольгином и Царицыном островах. «Как можно прикидываться спокойным и веселым, – думал Милютин, – среди пустого придворного общества и пестрой кучки иностранных гостей, их напускного благодушия, этой поддельной беззаботности в такое время, когда у каждого порядочного человека сердце обливается кровью при мыслях о событиях на Востоке, о бессовестной, презренной политике европейской, об ожидающей нас близкой будущности. Все удивляются моему мрачному настроению и ничуть не сочувствуют, а ведь всем, во всяком случае многим, известно, что говорят в обществе, что мы будто бы не готовы к войне, что у нас нет ни армии, ни пороха, ни ружей. Почему и кем распускаются подобные толки – не берусь доискиваться, но всем известно, что пишут в журналах и газетах, взять хотя бы «Новое время» – несколько лет либеральная, а сейчас, с приходом нового редактора А.С. Суворина, резко изменила курс, стала консервативной. Пусть князь Горчаков хоть что-нибудь почитает из статей этой газеты, надо ему порекомендовать, ему будет полезно. А что говорят безымянные письма, в которых ругают меня самыми грубыми и площадными ругательствами и которые то и дело приходят в министерство. Будто за шестнадцать лет тяжелых забот об устройстве армии, об усилении ее мощи ничего не сделано? Какая глупость! Посмотрите, что было в 1853 году, когда Россия вступила в Крымскую войну, сравните с сегодняшним состоянием армии… Никогда еще, положительно никогда Россия не имела в готовности такой силы, со всеми ее материальными средствами, как теперь. Никогда и не могло быть такой подготовки к такой быстрой мобилизации. Но я ничего не могу сказать против этого обрушившегося вала критики, я вынужден молчать… Не скажешь же обществу о планах нашей мобилизации, цифры наших сил, наших запасов. Да если б и опубликовали – ничему не поверили бы, когда атмосфера пропиталась уже зловредными миазмами недоверия, подозрения и порицания. Одна война может доказать, насколько мы готовы к ней. Но неужели желать такого бедствия для России? Ведь успех и ход войны зависят не от одной же подготовки материальных сил и средств, а дипломатическая работа уж очень нужна, нужны способности тех лиц, которые будут вести эту войну. А где эти лица? Мы опять окажемся одни, без надежных союзников, имея против себя почти всю Европу. А где человек, который мог бы возглавить армию, кто обладает способностями стратегическими и тактическими, чтобы стать главнокомандующим? У нас подготовлены войска и материальные средства, но вовсе не подготовлены ни главнокомандующие, ни корпусные командиры. Мне даже неизвестно, есть ли в потаенном ящике государева письменного стола список тех генералов, которым он намерен, в случае большой войны, вверить свои армии».
После этих тяжких раздумий Дмитрий Милютин поручил редакции «Русского инвалида» написать острую статью против ложных и крайне невыгодных для России слухов, толков и антивоенной болтовни. Может, газета «Голос» опубликует эту полемическую статью?
И началась обычная суетливая жизнь военного министра. То нужно побывать в Красном Селе по случаю общего «корпусного» маневра; то император заговорил о том, что нужно подобрать внуку такого же дельного и честного человека, как Кавелин; то осматривал два дорожных локомотива, которые привез сын из Англии; то ездил в Николаевский военный госпиталь, в котором все оказалось в порядке. А сколько было совещаний и докладов. На одном из них император Александр Второй обратил внимание Милютина на резкий тон статей, зловредных для общества.
– Но я твердо надеюсь, что последствия выкажут выгоды того сдержанного положения, которое мы приняли в восточном вопросе.
Надо командировать кого-нибудь из наших офицеров в Главную квартиру сербской армии, чтобы иметь там официальное лицо, подобно тому как полковник Боголюбов назначен при черногорском князе, и на том же основании, на каком при турецкой армии состоит английский генерал Кемпбель. Кстати, Дмитрий Алексеевич, скоро я поеду в Варшаву повидать тамошние войска. Не хотите ли и вы поехать в Варшаву?
Милютин согласился, но тут же вспомнил, что в Варшаве находится князь Барятинский, а это больно укололо его: неприятно, но они могут встретиться. А ему так не хотелось надевать маску хоть на одну минуту.
По дороге в Варшаву Александр Второй отметил полное удовлетворение от маневров, которые состоялись между Красным Селом, Гатчиной, Царским Селом и Усть-Ижорой, но был очень недоволен тем, что политические новости шли нехорошие, сербы проигрывают, черногорцы побеждают, к ним, туда устремились русские офицеры в качестве добровольцев, сестры милосердия, но официально Россия остается в стороне. Милютин рассказал императору о своих встречах и разговорах с французским послом Лефло, новым итальянским послом Нигра и французским генералом Корна, который просто уговаривал Милютина установить некое братство между французской и русской армиями.
В Варшаве Александра Второго и русскую делегацию встретили восторженно. На следующий день в Бельведерском дворце состоялось совещание, в котором приняли участие Александр Второй, наследник- цесаревич с цесаревной, младшие великие князья и все варшавское начальство. Как только Милютин въехал во двор Бельведерского дворца, вышел из коляски, как тут же столкнулся с князем Барятинским и великим князем Николаем Николаевичем. То, чего так опасался военный министр, и произошло, но князь Барятинский не придал никакого значения их недавним спорам, милостиво поздоровался и пригласил Милютина побывать у него в воскресенье в Скерневицах, будет обед, спектакль и ужин. Милютин не отказался, но пытался найти предлог, чтобы оказаться занятым в этот день. И Милютин улучил момент и попросил у императора возможность не ехать к Барятинскому – ему непременно надо побывать в Новогеоргиевске. И Александр Второй разрешил Милютину отказаться от приглашения и сам объяснил князю Барятинскому причину отсутствия военного министра. «Как камень свалился с плеч», – подумал Милютин.
В Варшаве были многие иностранные гости, князь Горчаков настаивал на том, чтобы сюда приехали все ведущие руководители великих держав, чтобы обсудить турецкие дела, а Бисмарк отказывался от конференции, а именно он стал ведущим политиком в Европе.
Милютин в Георгиевске осматривал огромную крепость, офицеры показали, где будут возводить передовые отдельные форты, посмотрел прицельную стрельбу, орудия, госпиталь, хозяйственные учреждения, солдатскую чайную, офицерское собрание, вместе с офицерами пообедал и вернулся в Варшаву. А на следующий день – вновь военное учение…
В Варшаве конференция так и не состоялась, у всех великих государств были свои национальные интересы, которые никак не сходились вместе. Раздражал Милютина князь Горчаков, его хвастовство, преувеличение дипломатической почты, его доклады больше сделают, чем вся русская армия. Он всерьез утверждает, что русская армия должна готовиться к войне, но дополнительных средств она не должна получать, а когда он чувствует, что одни его депеши не помогают, он начинает кричать, что армия ему не помогает достичь желаемого результата. Наконец Милютин не выдержал этого дипломатического хвастовства и при докладе Александру Второму прямо спросил его о возможности войны. «Государь удивил меня своим спокойным и почти равнодушным взглядом на военную сторону возбужденного дела, – записал в дневнике Милютин, – он одобрил все мои предложения, соглашался на все, что я говорил относительно приготовлений к войне, но все это имело вид, как будто и теперь он вполне убежден в сохранении мира Quand-meme (во что бы то ни стало. –
Глава 4
ИМПЕРАТРИЦА МАРИЯ АЛЕКСАНДРОВНА
Эти годы оставили много воспоминаний интересных авторов, Анна Тютчева писала в это время свои дневники, князь Мещерский и Е. Феоктистов – свои воспоминания. Из всего этого многогранного мира возникают живые и пестрые картины минувшей жизни. Анна Тютчева рассказывает о положении в Москве, князь Мещерский побывал в эти дни в Ревеле и Белграде, Е. Феоктистов вспомнил детали и подробности того времени.
18 августа 1876 года императрица вместе с дочерью Марией Александровной и ее детьми отправились в Ливадию через Москву, но в Москве императорская семья не остановилась, а сразу проехала в Тулу, куда пригласила Анну Тютчеву и графиню Блудову повидаться с ней. Анна Тютчева заметила, что императрица