Мороз Александра
Нечаянная хранительница
Морозец цепко хватал за нос в предрассветных сумерках, под ногами поскрипывал снег. Стоило бы поторопиться, но после ночных плясок сил не было. А ведь мне еще весь день за стойкой стоять. Ох, уж эти шабаши. Ведь пят лет уже на них бываю, а все не привыкла. Костры, северные ведьмы в своей стихии и магия. Красиво, весело упоительно. Щеки уже горят, значит, опять буду румяной-румяной. Не стоит матушке на глаза попадаться, а то задаст она мне трепку.
Хороша была ночь! Жаль только, опять была как бедный родственник. В общем хороводе прошлась, у большого костра повертелось, а вот больше… Не пускает меня Эйна, моя наставница и верховная ведьма, гулять с гостями под ручку. Они словно с говорились с моей матушкой беречь мое девичество. А на что оно мне? Вот то-то же! Не за чем! Ведьма и будущая трактирщица, ну какая из меня примерная жена-то после этого?
Трактир наш стоит немного на отшибе, а не в самом селе. Зато к бухте поближе. А ведь главный доход у нас с матерью как раз от гостящих моряков. После долгих плаваний мужчины обычно не скупятся на выпивку, еду и девок. И с каждого из этих пунктов маменька имеет свой процент. А ведь начинала она в подавальщицах…
До дома осталось всего ничего. Я тихо зашептала давно заученные слова. Поднялся ветер, стал заметать мои следы: не к чему их кому-то видеть.
Ой! У маменьки в окне горит свет. Я, не долго думая, шмыгнула в заднюю дверь, подхватила пустые ведра и тут же юркнула обратно на улицу. Мороз радостно схватил меня за щеки, но я лишь улыбнулась ему в ответ. Все-таки матушка меня не застала, значит, прорвусь! Я довольно щурясь на светлую полоску на востоке, зашагала к колодцу. Идти до него было не так уж далеко, но вот когда у нас бывает много гостей, хочешь не хочешь — набегаешься. Хотя обычно за водой бегает кто-нибудь из мальчишек. Меня же мать то на кухне прячет, то, последнее время, пускает постоять за стойку. Говорит, что надо нарабатывать правильный 'взгляд'. Ну, я не простив, совсем не против.
Обратно я вернулась благополучно с полными ведрами воды. Маменька поджидала меня на кухне, где разжигала печь и что-то бурчала себе под нос.
— Почему не затопила, Малка?
— Да, я думала… — начала оправдываться я.
— Ладно. Воды принесла и молодец. Иди пол подотри в зале.
— Как скажите, матушка, — поклонилась я, стягивая тулупчик.
День начался как обычно. Так и продолжился. Я, благополучно переделав матушкины уроки, почти привычно заняла место у стойки. Буду наблюдать за гостями, передавать заказы на кухню нашей поварихе дородной бабе Данике да наливать в кружки пиво. Признаться, эти дела нравились мне куда больше, чем кухонная возня.
Я смахнула челку с глаз. Отросшие русые волосы упорно лезли в глаза, мешая работать: трактирщица должна все замечать, а что увидишь, когда челка мешается. Вот то-то же! А посмотреть сегодня было на кого. Сегодня у моей матери праздник — столько народа в 'Пьяном моряке'! Сам капитан Соленый со своей командой припожаловать изволили. Вот и он сам в углу сидит, не пьет ничего черт морской. Только глазами темными по залу водит — за своими людьми смотрит.
— Ты, Малка, глазами-то не стреляй. Мала еще, — напомнила мне мамань. Куда ж мне глазами-то стрелять, при живой матушке? Не совсем я еще дура, чтобы себе такие неприятности устраивать.
Матушка по залу пошла. Грудь под платьем так плавно, но при этом очень заметно подымается при шаге, да опускается обратно. Мужики в зале даже на пиво с вином не смотрят! Только на матушку. Вон мужик с проседью широченную руку на матушкин зад опустил. По-хозяйски так. Не простой моряк, сразу видно. О, точно! Он же боцман! Шустра у меня матушка, уже вот и его, я смотрю, окрутила почти. Уважаю. Ладно, пусть развлекается, а мне делом надо заняться.
Легко смахнула со стойки предполагаемую пыль, да кружки пивом наполнила. Хорошо так, эффектно, как мамань учила. Пена белой шапкой над кружкой вздымается, а потом оседает медленно, неспешно. Ровнехонька кружка полная получается. Глаз алмаз.
Вот в том, дальнем углу, якобы спрятавшись от капитанского надзора, молоденькие юнги втроем Нонку тискают. Девка она справная, да глупая. Косища длинная с кулак мужской толщиной по спине вьется, щеки румяные да глаза яркие. Хороша, спасу нет. Не то что я. Да и мамань ее ценит, а меня в зал не пускает — все стережет. А к чему не понятно! Ведь не возьмет никто путной замуж такую как я, при трактире выросшую. Не по барину шапка. Эх!
Что-то я совсем загрустила. Обвела взглядом зал — все заняты, только Соленый все не пьет, да на меня смотрит. А глаза темные, страшные. У нас такие редкость. Все сероглазые поголовно, а этот… Ой, черт морской, людское обличье принял, не иначе. Ой, спасите меня, сестры северные, спасите!
А говорят, люди говорят, что Соленого ни стрела, ни меч не берут. Словно заговоренный он. Ох, не верю я в эти росказни. Ведь все на сестер моих северных ведьм списывают, а я его на шабашах ни разу и не видела. А такого не заметить невозможно! Глаза темнющие, отсюда вижу! Волосы светлые, почти белесые, вьются до плеч. А лицо… Черты правильные, крупные. На левой скуле шрам приметный. Но не портит он капитана, наоборот, так и хочется пальчиками по нему пробежаться. Ой, мысли мои мысли! Уши не уберегу, если мамушка заметит. Надерет, как пить дать надерет!
Ой, спасите меня, сестры, спасите меня.
Черт этот морской, меня не оставляет — пальцем поманил. И ведь не спрячешься от греха-то подальше. Страшно. И мать как на грех в кухню свернула. Придется самой идти. Спасите меня, сестры мои северные!
— Чего изволите, господин? — спрашиваю тихо, чтобы лишнего внимания не привлекать. И так половина команды уставилась на нас, будто зверя какого увидали. Ой, не к добру.
— Налей-ка мне пива, красавица, — и улыбается так довольно, как кот сметану стянувший. Забавляется, гад. А ведь красивый и молодой. Даже странно. И, правда, что ль заговоренный?
Пришлось наливать. А куда я денусь. Хвала сестрам, больше капитан Соленый от меня ничего не хотел. Но счастье мое не продлилось долго. Только-только я спряталась за стойкой, старательно ее протирая, чтобы не видеть изучающих взглядов, как в трактир приперся жрец. Ну, за что сей когда-то достойный господин меня невзлюбил, я узнала от матушки. Оказывается, когда-то сразу после смерти моего отца, когда матушка носила меня под сердцем, служитель Единого Кардан не раз сватался к зажиточной вдовушке. Но матушка была непреклонна. Вот и мстит за старую обиду жрец. Меня он отказался записывать в церковные книги, да и селян подбивал не признавать меня законной дочерью. А раз так, то и матушку надо было бы сослать на рудники за распутство. Но селяне в отличие от жреца с умом дружили и ссориться с трактирщицей Лантой не стали.
Сегодня, правда, господин Кардан переплюнул самого себя. Голос у него громкий, поставленный, и когда жрец начинает хоть проповеди, хоть отповеди слышно всем. А сегодня жрец был явно в ударе. Обличительная отповедь, впрочем, минуте на шестой потонула в слаженном гуле и улюлюканьи пьяных моряков, а самого жреца взашей из трактира вытолкал капитан. И зачем это ему?! Ой, не к добру это, не к добру. Чует мое сердце что-то да будет. Впрочем, меня никто не спрашивал. Только капитан, вернувшись, приказал налить ему еще.
В остальном вечер прошел на удивление спокойно: Соленый с легкостью контролировал своих молодцов. Так что обошлось без драк, ну а пьяные песни — это же совсем не беда и не проблема. Правда, меня мать увела наверх, на чердак, и заперла, кода еще половина моряков сидела за столами. Краем глаза
