сейчас же наведут его на подозрения. А лекарство, прописываемое врачом, может отличаться самым неприятным запахом и вкусом.

Он обернулся и посмотрел на дверь.

– Снаружи не слышно, что мы здесь говорим?

– Нет, – ответил я. – Там ничего не слышно. Но я, право, не знаю…

– Можете ли вы доверять мне? – перебил он меня. – Это верно, вы отдаете себя в мои руки, но разве я, в свою очередь, не полагаюсь на вас? Ведь я имею дело с сыном моего покойного друга. Я работаю на пользу идеи, которой и он очень интересовался. Он помогал мне в моих исследованиях. Я знаю, что в данный момент апеллирую к дорогой для вас тени. Поймите, все, что мы делаем, делается также и для него, в память о нем. Я уверен, что он, не колеблясь, посоветовал бы вам сделать это!

Под влиянием этих слов я утратил всякую способность сопротивления и произнес тихим, подавленным голосом:

– Я сделаю это…

Барон схватил мою руку и крепко сжал ее.

– Благодарю вас! – воскликнул он. – Я вам чрезвычайно обязан. Вы оказываете мне огромную услугу. Дело очень простое: все содержимое этой трубочки – каких-нибудь три или четыре капли – вылить в чашку чая. Да, я попрошу вас еще кое о чем. Скажите этому человеку, что завтра мне необходимо потолковать с ним. Я жду его в десять часов утра… Скажите, ему, пожалуйста!

Затем он ушел, даже не заметив, насколько я раскаивался в том, что дал ему обещание.

Пожалуй, мне все же не хватает всех качеств, необходимых для хорошего врача. Но уж в отсутствии порядочности меня обвинить нельзя. Не успел барон закрыть за собой дверь, как во мне с удесятеренной силой зашевелились сомнения, колебания, угрызения совести. «Как мог я обещать ему это? – терзал я себя вопросами. – Как мог барон обратиться ко мне с подобным предложением? Я же врач. Разве я имею право давать пациенту препарат, о составе, дозировке и действии которого ничего не знаю? Не значит ли это злоупотреблять тем слепым доверием, которое он ко мне питает? Нет, я не могу исполнить обещание, которое выманили у меня хитростью. Я не имею на это права…»

Затем во мне снова заговорили трусость и инертность. Неужели я смогу нарушить свое слово и обмануть барона? Ведь этот препарат безвреден для организма. Барон это утверждает категорически и; более того, принимает всю ответственность на себя. Помимо всего прочего, барон ученый, он занимается научными исследованиями и имеет право рассчитывать на мое сочувствие… Понимание…

«Нет! Нет! Нет! Я не имею права этого делать!» – твердил мне внутренний голос.

Чтобы раз и навсегда положить конец своей внутренней раздвоенности, колебаниям и опасениям поддаться соблазну, я в припадке внезапной решимости разбил трубочку и разлил ее содержимое по полу.

В комнате распространился на редкость отвратительный запах. Меня чуть не стошнило.

«Этого мне не следовало делать, – сказал я самому себе, – Но, с другой стороны, я не имел ни малейшего права на этот эксперимент. Я должен был отнести барону его препарат и сказать: возьмите его, я не могу сдержать свое слово. Но уничтожать снадобье тоже было нельзя…» Как же мне теперь быть? Отправиться к барону и сознаться в том, что я натворил? Нет, на это у меня не хватало мужества.

Я нашел выход. Жалкий, ничтожный и лживый выход.

Я взял стакан воды и выжал в него половинку лимона. Затем добавил несколько капель йода. Эта смесь имела довольно противный вкус, но действие ее могло свестись разве что к тому, что пациента стошнит… Пожалуй, даже этого не случится. Ну а барон? «Он подумает, что опыт не удался…» – утешал я себя. Какое мне до всего этого дело?

Я пригласил в кабинет человека, о котором говорил барон. То был долговязый, худой и немного сутулый парень. Я обратил внимание на его плохо выбритый подбородок, недоверчивые глаза и – так оно и есть! – лицо мечтателя. Накануне я разглядел его лишь мельком.

Я указал на стакан.

– Это для вас. Выпейте, пожалуйста. Ну, ну! Это не так уж противно. Глотайте залпом! Отлично. На ночь опять примете таблетку аспирина, а утром и вечером сделайте себе теплую ванну. Да, чуть было не забыл! Барон хочет с вами о чем-то поговорить. Он ждет вас завтра к десяти часам утра. Смотрите, не опоздайте!

Он уронил шляпу, которую до того держал в руках, поднял ее и положил на стул. Мое сообщение, казалось, встревожило его. Он провел рукой по своему плохо выбритому подбородку.

– К господину барону? – пробормотал он, слегка заикаясь. – Может быть, все-таки к господину инспектору?

– Нет. Барон желает поговорить с вами лично. Он окончательно смутился.

– Господин барон? Лично? О чем может говорить со мною господин барон? Господин инспектор иногда приглашает меня поговорить о делах, но чтобы господин барон?… Вот уже пять лет, как я живу здесь, и он еще ни разу не вызывал меня… Очевидно, соседи насплетничали. Подумаешь, несколько поленьев дров. Все же так поступают…

Я принялся успокаивать его:

– Нет, нет. Это не по поводу дров.

Он разволновался еще больше:

– Что? Значит, это не потому, что я взял дрова?… Ну, тогда я понимаю, в чем дело. Когда он увидел меня в той комнате, то сразу же так сурово на меня посмотрел… Но каким образом он узнал? Клянусь вам, господин доктор, и готов подтвердить это под присягой на суде, что это случилось один-единственный раз. В рождественский сочельник… Во всем доме не было ни кусочка мяса, вот жена и сказала…

Он не договорил. Порывистым движением схватив со стула свою шляпу, он нетвердыми шагами вышел из комнаты.