Багателе.
Зато благодаря жене сторожа отец впервые осознал, какой стал «знатной особой». Не будучи чувствительным к лести, он пользовался, однако, многочисленными мелкими льготами, которыми охотно делился со своими знакомыми.
В ту очень холодную зиму снежные заносы сделали дороги непроходимыми, и, когда у жены сторожа внезапно сильно заболела голова, врач не смог добраться к ней. Муж звонил нам каждый час, бедняжке становилось все хуже. Из трубки до нас доносились ее стоны и жалобы. Встревоженный, отец вспомнил, что на премьере фильма «Жандарм из Сен-Тропе» познакомился с шефом жандармерии Франции г-ном Перье. Ни минуты не раздумывая, он позвонил ему:
— Дорогой месье, боюсь, что у жены нашего сторожа менингит! Смогут ли жандармы вывезти ее на своем внедорожнике?
— Господин де Фюнес, чтобы забрать ее, мы тотчас отправим к вам вертолет.
Отец и не рассчитывал на такое внимание.
— Видите, дети мои! Ради меня поднята на ноги армия!
Представляете выражение на лицах соседей, когда на деревенской площади приземлился вертолет, точная копия того, который был использован в фильме «Приключения раввина Якова». Была предупреждена и больница в Понтуазе. Но неизвестно, по какой причине — то ли от полета на большой высоте, то ли от удовольствия вызванным ею переполохом, — когда эту даму, подобно раненому солдату, выгрузили из вертолета, невероятная боль чудесным образом испарилась. После тщательного обследования врачи убедились, что она страдает обычной мигренью. Отцу было крайне неловко. Он ругался на чем свет стоит. Но господин Перье его ни в чем не упрекнул. Эта история сдружила их и позволила потом оказать услугу мне.
В те времена у меня, была черная машина марки «МЖБ». Эта потрясающая колымага досталась мне, как обычно, в награду за успешно сданный экзамен. Я был тогда на третьем курсе медицинского факультета. Хотя Оливье утверждает обратное, я всегда был очень осторожен за рулем… Итак, в нескольких километрах от Сен-Клера обгоняю медленно плетущийся фургон. И тут меня перехватывают два скрывающихся в кустарнике мотоциклиста, обвиняя в том, что я заехал на разделительную полосу. Они заранее радовались, что ущучат юнца в роскошной спортивной машине. Я не сдаюсь и доказываю, что пресловутая полоса стерлась и видны лишь ее жалкие остатки! Вынужденные это признать, они соглашаются не составлять протокол. Еще бы! Но через месяц мне присылают большой штраф. Отец часто ругал меня за лихачество, но проявлял понимание при более сложных обстоятельствах. Он знал, что сын звезды может испытать на себе не только симпатии, но и придирки дорожной полиции. Меня не раз задерживали по пустякам. Но, прочитав фамилию, спрашивали «не сын ли я…» и отпускали, рассыпаясь в комплиментах по адресу отца. Правда, иногда появлялся старший и выписывал максимальный штраф. Его подчиненные сочувственно вздымали очи к небу, словно говоря: «Ну, что возьмешь с такого дуболома!»
Мне уже случалось побывать в полицейском участке. На сей раз из-за пресловутой желтой полосы отец решил побеспокоить господина Перье, доказывая ему, что я хороший студент, не похожий на других звездных деток, всегда готовых нарушить правила дорожного движения. Дело приняло серьезный оборот, на «место преступления» была отправлена бригада фотографов, и меня оправдали.
— Милый друг, ваш сын был прав, и могу вас заверить, что эти полицейские будут строго наказаны. Они того заслуживают, их поведение недопустимо! — заключил господин Перье.
Когда я был на практике в акушерском отделении больницы Ларибуазьер, Соланж Труазье, заместитель главного врача, — умная, энергичная женщина, да к тому же депутат, спросила, не сможет ли отец походатайствовать за единственного сына ее безнадежно больной пациентки. Соланж, несмотря на ее связи, было отказано в отсрочке парню от призыва. Не знаю, что сделал отец, но через два дня проблема была решена.
Управляющий независимого кинотеатра в Сэн-Ло г-н Руллан был одним из его любимых собеседников. Он познакомился с ним во время показа своего фильма и восхищался героическими усилиями этого человека, державшего на плаву тонущий корабль своего кинотеатра.
— Знаешь, кресла там отличные, он следит за этим. А капельдинершам запрещено просить механика убавить звук, чтобы продолжать свою болтовню! Ему с большим трудом удается доставать свежие копии. Это не торгаш, а увлеченный своим делом человек!
Я не был с ним знаком, но весьма ценил присылаемые им еженедельно в подарок бараньи ножки (барашков он разводил на своей ферме в бухте Мон-Сен-Мишель) и устриц. Не желая остаться в долгу, отец посылал ему шоколад, пармскую ветчину, колбасу… Пришлось нанять человека, чтобы готовить из присланных припасов еду. Первым поваром оказался азиат. Блюда его были отменно вкусные, но продукты, доставляемые из Сен-Ло, не устраивали его, ибо мешали пользоваться услугами знакомых мясников за комиссионные. Чтобы досадить нам, он всячески расхваливал своего прежнего хозяина, Джонни Холлидея, который, видимо, оплачивал говяжье филе по цене икры. Короче, он вскоре покинул нас, вероятно, в поисках другого богатея. За ним последовала вереница так называемых поваров, надо признать, более или менее способных. Когда блюдо подавалось на стол, атмосфера становилась весьма натянутой. Обладавшая тонким вкусом мама обычно слегка кривилась: это не было похоже на то, чего она ожидала! Отец, утомленный постоянной сменой поваров, убеждал себя, что наконец нашел редкий бриллиант, и говорил, накладывая себе еду на тарелку:
— А мне нравится!
— Послушай, Лулу, это же несъедобно!
Тогда он накладывал себе вторую порцию.
Но с появлением Эмили случилось чудо. Эта уже немолодая женщина отлично справлялась с кухонными запросами таких буржуа, как мы. Именно о такой пище мечтала мама: простой, нежирной и съедобной. Слово «чудо» подходило к ней еще и потому, что она принадлежала к секте, которая высасывала все ее сбережения. Боженьку она поминала каждую минуту, даже преклоняла колени и простирала руки к небу, благодаря Его за удачно приготовленный соус. Со временем ее безумие стало усиливаться. Но больше всего нас смущало то, что даже в очках с толстенными стеклами она почти ничего не видела. Когда отец входил на кухню, она его не узнавала. Однажды я услышал такой их разговор:
— Кто пришел?
— Это я, Эмили.
— Кто?
— Ваш хозяин! Луи де Фюнес, киноактер!
— Господи, я не узнала месье!
Она существовала в таком тумане, что маме приходилось помогать ей готовить соусы, зажигать плиту, то есть быть все время на кухне. Но так как мы любили эту женщину и не хотели с ней расставаться, то, чтобы дать маме отдых, отправлялись ужинать в ресторан. Это было непросто, ибо посещение с отцом маленьких закусочных, составляющих истинное очарование Парижа, исключалось. Несколько попыток кончилось печально: выпросив желанный автограф, люди все равно мешали нам есть, отпуская по его адресу грубые шутки. Единственный раз нас вроде бы оставили в покое, но оказалось, что хозяин потихоньку предупредил журналистов и те в боевой готовности прибыли к нашему выходу. Таким образом, мы были вынуждены обедать за роскошно накрытыми столами в шикарных ресторанах, называемых сегодня на жаргоне «гастро». Посещение таких мест часто заканчивалось расстройством кишечника… Уже в те времена эти рестораны отличались большими претензиями.
— Как бы мне хотелось пообедать в простой пиццерии! — говаривал отец. — К сожалению, я лишен этого удовольствия.
В этих скучных заведениях ужин сопровождался выступлением фольклорных ансамблей. Как и в аэропортах, отец всячески стремился остаться незамеченным, и его застенчивость часто оборачивалась невероятными ситуациями, которые, надо признаться, нас весьма развлекали. Некоторые клиенты и персонал тоже не могли сдержать улыбки. По прибытии он трижды менял столик, чтобы оказаться в укромном месте. Однажды вечером в «Реле Плаза» он обнаружил, что мама сидит под самым кондиционером. Не решаясь снова пересесть, отец попросил сбавить обороты кондиционера. Метрдотель заверил его, что это невозможно. Тогда отец попросил позволить ему попробовать самому. Вернулся он
