брак Изабеллы с доном Франсиско де Асиз оказался несчастливым… Несогласие супругов, особ столь значительных, стало одной из причин появления дворцовой камарильи, а также бессовестных политиков, фаворитов и вымогателей. Это они, а не наша многострадальная повелительница, виноваты в ситуации, столь сложной для всей страны.

Карселес больше не мог сдерживать негодование:

— Расскажите-ка это лучше пленным патриотам, прозябающим в Африке, сосланным на Канары и Филиппины! Или эмигрантам, скитающимся по Европе! — Карселес скомкал «Новую Иберию», багровея от гнева. — Нынешнее правительство ее величества идет по стопам своих предшественников, и этого достаточно. Неужто вы слепы?.. Даже политиканы, в ком начисто отсутствует демократическое начало, были высланы по одному лишь подозрению в сговоре с Гонсалесом Браво. Напрягите память, дон Лукас. Вспомните всех, от Прима до Олосаги, включая Кристино Мартоса[32] и других. Даже Либеральный союз, как мы только что узнали из газеты, безропотно подчинился, едва старик О'Доннель[33] отправился к праотцам. Последняя надежда бедняжки Изабеллы — рассеянные и ослабевшие войска «модерадос», которые, того и гляди, перегрызутся между собой. Власть ускользает из их рук, они уж и не знают, какому святому молиться… Ваша хваленая монархия, дорогой дон Лукас, наложила в штаны.

— Прим скоро придет к власти, поверьте мне, сеньоры, — доверительно зашептал Антонио Карреньо с присущим ему таинственным видом. На этот раз его заявление было встречено насмешками.

Беспощадный Карселес избрал новую цель.

— Прим, как некоторое время тому назад уверял наш уважаемый друг дон Лукас, всего лишь военный. Он, конечно, добился некоторой известности, но при всем при этом он, повторяю, прежде всего военный. Так что черта с два я поверю досужим сплетням!

— Граф Реусский — настоящий либерал, — возмутился Карреньо.

Карселес ударил кулаком по столу, чуть не пролив кофе.

— Либерал?! Не смешите меня, дон Антонио. Прим — либерал?! Каждый настоящий демократ, каждый гражданин, считающий себя истинным патриотом, должен с подозрением относиться к замыслам военного. И Прим в данном случае не исключение. Вы что, забыли о его прошлом? О его политических амбициях? Сколько бы ни прозябал Прим в британских туманах, он, как любой генерал, никогда не откажется иметь под рукой карточного короля, чтобы в конце концов выбиться в тузы… Посмотрим, господа. Сколько военных переворотов пришлось на наш многострадальный век? А сколько раз пытались провозгласить республику? Вот видите! Никто не в силах подарить народу то, что только он сам может для себя завоевать. Я, сеньоры, отношусь к Приму с подозрением. Разумеется, как только придет удобный момент, он, ко всеобщему восторгу, вытащит из рукава короля. Ну и что? Как говаривал великий Вергилий, «Timeo Danaos et dona ferentis»[34].

Снаружи, с улицы Монтера, послышался шум. Под окном столпились прохожие, все смотрели куда-то в сторону Пуэрта-дель-Соль.

— Что происходит? — возбужденно воскликнул Карселес, тут же позабыв о Приме. Карреньо встал и подошел к двери. Кот мирно спал в углу, свернувшись калачиком, — вот уж кого политика не интересовала.

— Какие-то беспорядки, сеньоры! — заявил Карреньо. — Хорошо бы взглянуть поближе!

Приятели вышли на улицу. У Пуэрта-дель-Соль толпились любопытные. Один за другим проезжали экипажи, полицейские советовали прохожим идти другой дорогой. Мимо, испуганно озираясь, прошуршали юбками какие-то дамы. Дон Хайме подошел к полицейскому:

— Что случилось?

Тот пожал плечами; было заметно, что он растерян и плохо понимает происходящее.

— Мне отсюда не видно, сеньор, — отозвался он хмуро, но, заметив, что перед ним приличный господин, коснулся пальцами козырька. — Кажется, арестовано полдюжины генералов… Говорят, их везут в тюрьму Святого Франциска.

Дон Хайме пересказал услышанное приятелям, встретившим новость возгласами недоумения. Агапито Карселес торжествовал:

— Ну вот, сеньоры! Они пошли ва-банк! Но эта безрассудная расправа станет последней каплей!

Держа рапиру в вытянутой руке, прекрасная и загадочная Адела де Отеро стояла перед доном Хайме во всем своем великолепии. Ее внимание было приковано к движениям учителя.

— Ничего сложного здесь нет. Пожалуйста, донья Адела, смотрите внимательно. — Дон Хайме поднял рапиру и не спеша скрестил ее с клинком ученицы. Его движение было деликатным, словно нежная ласка. — Укол за двести эскудо начинается с так называемого «открытого положения»: ложная атака, открытый укол в четвертый сектор, заставляющий противника парировать из нужной нам позиции… Так, верно… Отвечайте мне в четвертый сектор. Отлично. Я останавливаюсь, парируя третьей защитой, видите?.. Защита, укол, я открыт, на этот раз защищаетесь вы… Очень хорошо. Как видите, пока все очень просто.

Адела де Отеро остановилась, размышляя. Ее глаза не отрываясь следили за рапирой маэстро.

— А не опасно дважды раскрываться?

Дон Хайме отрицательно покачал головой.

— Ни в малейшей степени, сеньора. Ваша гарантия — третья защита. Вы же заметили: мои действия исключают всякий риск. Важно другое: тот, кто собирается прибегнуть к этому уколу, должен быть опытным фехтовальщиком. Я никогда не стал бы обучать новичка; он тут же получил бы смертельную рану… Теперь вы понимаете, как я вам доверял, соглашаясь обучать вас?

Она обворожительно улыбнулась.

— Простите, маэстро. Но вы ведь не знали…

— Да, конечно, я этого не знал. Я и сейчас с трудом понимаю, каким образом вы… — Он осекся, завороженно глядя на ученицу. — Ладно, хватит разговоров. Продолжим?

— Начинайте.

— Отлично! — Он опустил глаза, избегая ее взгляда. — Противник непременно повторит укол; и в тот миг, когда клинки соприкоснутся, надо сделать перевод, обходя защиту противника… вот так… затем внезапно уколоть в четвертый сектор с внешней стороны… Поняли? Разумеется, противник прибегнет к правой защите, согнет локоть и поднимет шпагу почти вертикально, чтобы избежать встречной атаки… Видите?

Дон Хайме вновь остановился, наконечник его рапиры уперся в правое плечо Аделы де Отеро. Прикосновение рапиры к ее телу заставило сердце маэстро затрепетать, словно он дотронулся до ее плеча пальцами, державшими клинок, который внезапно стал продолжением его руки… «Sentiment du fer», — произнес он про себя, незаметно вздрогнув. Донья Адела искоса посмотрела на рапиру, улыбаясь уголком рта. Казалось, она угадывала его чувства. Смутившись, маэстро опустил рапиру.

— Хорошо. А теперь настает решающий момент, — продолжал дон Хайме, силясь взять себя в руки: на несколько мгновений его захватила буря эмоций. — Противник начинает атаку; между тем вы, вместо того чтобы нанести обычный укол, мгновение колеблетесь, словно готовясь к встречной атаке. На самом деле у вас другая цель… Смотрите, я делаю это медленно, чтобы вы все поняли. Начинаем — видите? — таким образом, чтобы противник сбился; он собирается отразить атаку, которая, по его мнению, должна сейчас последовать, но вы сбиваете его с толку, не завершая действие.

Глаза Аделы де Отеро вспыхнули торжествующим блеском. Она все поняла.

— Так вот где он делает промах! — воскликнула она в восторге.

Маэстро кивнул.

— Правильно. Здесь он совершает ошибку, которая стоит ему жизни. Смотрите сами: вслед за секундным колебанием мы продолжаем действие, уменьшаем дистанцию, одновременно не давая ему наступать и оставляя очень мало пространства. В это мгновение вы поворачиваете кисть, укол в четвертый сектор, рапира поднимается не более чем на пару дюймов… Видите, как просто! Если у вас все получится как надо, вы без труда уколите противника в область шеи в районе правой ключицы… Или в середину горла.

Наконечник рапиры скользнул по шее доньи Аделы. Она смотрела на дона Хайме, открыв рот, глаза сияли от восторга. Дон Хайме пристально разглядывал стоявшую перед ним женщину: крылья ее тонкого