X. В. Фэермэн склонен допустить, что было два таких одноименных здания: одно — тождественное с дворцом, другое — часть храма.[ 47 ] X. В. Фэермэн готов даже предположить, что эти два здания имел в виду Амен-хотп IV, когда клялся создать в новой столице два одноименных сооружения такого рода: [ 48 ] «Сотворю я дом ликования Йоту, моему отцу, на острове Йота, выделяющегося (в смысле) празднеств тридцатилетия, в Ах-йот, в этом месте. Сотворю (разночтение (!): сотворил) я дом ликования [Йота] Йоту, моему отцу, на острове Йота, выделяющегося (в смысле) празднеств тридцатилетия, в Ах-йот, в этом месте» (пограничные плиты Ах-йот К, строки 15-16: ЕА V: XXX = XXXVIII = TTA: 114 и X, строка 18: ЕА V: XXXII, JEA XXI: 136 = CA III: 190; отрывок восстановлен по обеим плитам). Однако подтвердить тождество «домов ликования», известных из храмовых и дворцовых надписей, с обещанными в пограничных надписях не так-то просто. Во-первых, дворцовое и храмовое сооружения назывались одинаково «дом ликования Йота», тогда как из обещанных построек только вторая, да и то предположительно, прозывалась бы таким образом. Догадка же, что под «островом Йота, выделяющегося (в смысле) празднеств тридцатилетия», следует разуметь срединную часть Ах-йот, где были расположены главный храм и большой дворец, пока что не слишком убедительна, и не только потому, что подобное употребление слова «остров» кажется несколько неожиданным. В царской клятве перечислен ряд зданий, которые должны были быть воздвигнуты и действительно были воздвигнуты в срединной части новой столицы. но ни об одном из них фараон не сообщает, что оно будет создано на «острове Йота, выделяющегося (в смысле) празднеств тридцатилетия», не сказано этого ни о главном храме, «доме Йота» (плита К, строка 14; плита X, строка 17), ни о дворцовом храме, «дворе Йота» (плита К, строка 15, плита X, строка 17), ни о «домах» (прйт) фараона и царицы (плита К, строки 16-17, плита X, строка 19). Все эти сооружения должны были быть построены просто-напросто «в Ах-йот, в этом месте». Только в случае обоих «домов ликования» царь не поленился дважды добавить длинную ссылку на «остров». И если один из «домов ликования Йота» действительно находился в главном храме, то почему он как часть его не назван вслед за ним и почему он один из всех подразделений храма удостоился упоминания? В отношении «дома ликования Йота» слишком многое неясно, чтобы по нему можно было уточнить местонахождение божницы Кэйе. И все-таки благодаря указанию, что эта божница помещалась «в доме ликования Йота в доме Йота в Ах-йот», мы можем с уверенностью утверждать, что Кэйе получила божницу в самом средоточии храмовой и государственной жизни столицы, где были главный храм солнца и царский дворец, или, выражаясь на солнцепоклоннический лад, был расположен «дом Йота», включавший в себя не только главный храм, но и значительную часть дворцовых сооружений.[ 49 ]

У божницы Кэйе в «доме ликования Йота» есть нечто общее в смысле отделки с другою божницею ее имени — ее «сенью Рэ» в южной усадьбе. Дело, конечно, не в изображениях царского служения солнцу, которые были неизбежны и на том и на другом сооружении в силу самого их назначения. Как было уже сказано во второй главе, стены усадебного сооружения были украшены в изобилии изображениями из жизни природы. Немало остатков подобных изображений сохранилось и на камнях из Шмуна (например, ARH: XCIX, CI-CV, CLXXV, CLXXVII), и трудно допустить, чтобы все такие камни были обязательно из иных солнцепоклоннических построек, нежели божница Кэйе. На двух камнях из Шмуна, 477—VII = 113—VIII А (ARH: LIX) и РС 31 (ARHAC: 87 = ARH: CLXXV), мы видим даже особу, возможно Кэйе, — всего вероятней на втором камне, — затягивающую птичью ловушку то среди цветов, то посреди болотных зарослей. Заметим, что стенопись с изображением густых зарослей и множества птиц имелась и в северном дворце (JEA XIII: LIV), а в тамошнем зверинце на кормушках были изображены сами животные (JEA Х: ХХХ).

В 1907 г. в небольшом тайнике в ущелье царских гробниц в Нэ в окружении предметов, предназначавшихся первоначально для погребений двух или более членов царского дома, был найден загадочный гроб с не менее загадочными остатками трупа. Хотя надписи на гробе и на заупокойных кирпичах называли лишь титло Амен-хотпа IV, лежавший в гробу костяк был сочтен за останки царицы Тэйе,[ 50 ] чья надгробная сень и различные вещи были действительно найдены в тайнике. Мысль об обретении праха Тэйе пришлось скоро оставить, так как мертвец оказался не женщиной, а молодым мужчиной.[ 51 ] Г. Масперо готов был отождествить его с зятем и первым преемником Амен-хотпа IV — Семнех-ке-рэ,[ 52 ] но, в согласии с надписями на гробе, умерший был большинством ученых признан за самого Амен-хотпа IV. Припомнили даже, что при вскрытии гроба на трупе видели золотые ленты с обозначениями, свойственными этому царю.[ 53 ] Правда, врачебное исследование установило, что неизвестный, оказывавшийся Эх-не-йотом, умер в возрасте 25—26 лет или самое большее на несколько лет позже.[ 54 ] Иными словами, царствовавший не менее 16 с лишним лет Амен-хотп IV должен был стать преобразователем еще в мальчишеском возрасте. В оправдание подобного допущений были приведены примеры из всеобщей истории.[ 55 ]

В 1916 г. Ж. Даресси изложил печатно[ 56 ] сделанное им любопытное наблюдение, что в ряде мест надписи на гробе подверглись [71] изменениям. Листовое золото, на котором помещались письмена, было местами вырезано, а взамен изъятого наклеено новое, однако обычно более тонкое со знаками, выполненными менее тщательно; там, где знаки были вырезаны в самом дереве, они были удалены, впадины заполнены известью и в ней вырезаны новые письмена. В одном случае по недосмотру был сохранен первоначальный знак женщины для местоимения 1-го лица единственного числа, тогда как в остальных случаях там, где это местоимение уцелело, стоял на позднее наклеенных листочках знак мужского египетского божества с длинными волосами и загнутой бородою. Ж. Даресси совершенно основательно заключил отсюда, что гроб первоначально предназначался для женщины и лишь впоследствии был переделан в мужской. Во всех надписях на гробе самые значительные изменения были произведены до и после первого кольца царя и сопутствовавших обозначений. Предположив, что гроб первоначально предназначался для Тэйе, Ж. Даресси восстанавливал перед нетронутыми, кольцом и наименованиями фараона обозначение царицы-матери, а позади них — ее имя (царица-мать такого-то царя такая-то). Когда же гроб был переделан для Амен-хотпа IV, начальные обозначения царицы-матери должны были уступить место обозначениям фараона, а стоявшее в конце имя Тэйе — второму кольцу или иному какому обозначению ее сына. Одновременно Ж. Даресси дал простое объяснение золотым лентам, виденным на трупе при вскрытии гроба: надписи на листовом золоте, отклеившись от внутренней поверхности гроба, оказались лежащими на погребенном в нем трупе.[ 57 ] Наблюдения Ж. Даресси не были оценены по достоинству, и гроб из ущелья царских гробниц продолжал слыть исконным гробом Амен-хотпа IV.

В 1921 г. К. Зэте издал статью, опровергавшую тождество найденного в тайнике мертвеца с Амен- хотпом IV.[ 58 ] Доводы К. Зэте допускали возражение, тем не менее они вызвали пересмотр врачебного заключения о возрасте умершего. В 1924 г. Дж. Э. Смит и В. P. Доусон, пусть с колебаниями, но высказали предположение, что загадочные останки могли принадлежать мужчине значительно более старшему, чем думали первоначально. Странное телосложение Амен-хотпа IV, засвидетельствованное памятниками, могло быть вызвано редким недугом; другим последствием болезни могла быть задержка в сращении костей, так что состояние костяка, наблюдающееся обычно в 25-летнем возрасте, могло удержаться у царя даже лет на десять дольше.[ 59 ] Однако в дальнейшем находка некоторых недостававших лицевых костей и повторный пересмотр вопроса как будто окончательно устранили мысль о поражении черепа водянкой и возможном влиянии ее на сращение костей. Изучение останков привело Д. Э. Дэрри в 1931 г. к выводу, что костяк принадлежал молодому человеку, скончавшемуся, по всей вероятности, в возрасте не старше 24 или даже 23 лет. Еще раньше сличение черепа мертвеца с черепом Тут-анх-амуна обнаружило большое сходство в размерах, и это тем примечательнее, что предполагаемый череп Амен-хотпа IV отличается необычайным строением и шириной.[ 60 ] Тождество 24-летнего юноши с Амен-хотпом IV, приступившим к нововведениям уже в начале своего более чем 16-летнего царствования, исключалось, зато принадлежность останков члену царского дома представлялась несомненной. Сходство с Тут-анх-амуном и