Казимир Михайлович прекрасно замечал, как неодинаково смотрят на него эти три пары глаз. На добром, округлом лице брата блуждала растерянно-умильная улыбка, глаза увлажнились. Он, кажется, и верил и не верил. Его жена, Александра Ивановна, сразу как бы одобрила в госте решительно все и глядела с явной симпатией, даже утвердительно кивала головой, когда он что-нибудь говорил: мол, да, да, вы правы. Дочь Лена — как сказал Стась, ей двадцать один год — больше разглядывала золотые дужки его очков, булавку в галстуке, костюм. Взгляд у нее был смелый, несмущающийся. Она была рослая, миловидная, с размашистыми движениями.

Когда прошла первая неловкость, брат сказал:

— Ну как ты, что ты, где ты?

— В двух словах не расскажешь. Фирма моя в Канаде. Но я на месте не сижу. Все время в разъездах.

— А что за фирма? — спросила Лена.

— Химические продукты. Мы торгуем со многими странами.

— А вы кто там, в этой фирме? — Она была грубовата и не старалась это скрывать.

— Я один из директоров.

— У тебя семья, дети? — спросил брат.

— Нет, Стась, не обзавелся.

— И у вас больше никого родственников нет? — удивилась Лена.

— У нас с вашим отцом никого больше нет. Да он, наверное, рассказывал...

— Он у нас не очень-то разговорчивый.

— Елена, — осадила ее мать.

— Саша, я думаю, надо бы закусочку организовать, — сказал жене Станислав Михайлович.

— Можно, только где ты вина купишь? Все уже закрыто.

— Достанем.

— В ресторан поедешь?

— Конечно.

Казимир Михайлович повернулся и рассматривал кружевную розовую накидку, лежавшую на крышке черного пианино, которое стояло у стены справа.

Брат поднялся.

— Я быстренько. Автомобиль во дворе. Вы поговорите тут пока.

Казимир Михайлович почему-то не хотел оставаться один с матерью и дочерью.

— Вы извините, мы съездим вместе.

— Пожалуйста, ради бога, — сказала Александра Ивановна.

Во дворе стояла светлая машина «Жигули».

— Тут недалеко ресторан «Загородный», — сказал Стась, когда уселись и поехали.

— У тебя в семье что-то не очень мирно. Или мне показалось?

— Крупно поговорили. Ленка на дамского мастера выучилась, в парикмахерской работает. Поступила в институт на заочное. Сегодня объявила, что заниматься не будет.

— У тебя что, родительской власти нет?

— Не тот характер, — сказал Стась.

— Выпиваешь? — спросил Казимир Михайлович.

— Нет. По праздникам да в дни рождения.

— В партии состоишь?

— Да.

— Работаешь где?

— В статистическом управлении. Заведую сектором. Я ведь, знаешь, Плехановский институт закончил. Народного хозяйства.

— Много зарабатываешь?

— Двести. Вот мы и приехали.

Стась поставил машину недалеко от ресторана. Они прошли через прокуренный, пропахший кухонным чадом зал в буфет. Стась попросил бутылку «Столичной». Казимир Михайлович добавил:

— И вина.

— Какого? — уточнила буфетчица.

— Узбекское десертное у вас есть? — спросил Стась.

— И шампанского две бутылки, — сказал Казимир Михайлович, разглядывавший полку с винами.

Он не позволил брату платить. Через десять минут они вернулись. Александра Ивановна уже приготовила закуску. Была и черная икра и балык.

Казимир Михайлович лишь попробовал шампанского и больше не сделал ни глотка.

— Расскажите о себе, нам очень интересно, — попросила Александра Ивановна.

— Что ж, попробую. Но ведь как уложить тридцать семь лет в застольную беседу?

— Ничего, у вас получится. Вы так хорошо говорите, — ободрила его Лена.

— Вы имеете в виду мой язык, Леночка? В нашей фирме работают люди разных национальностей. Есть и русские, очень интеллигентные люди. Так что мне язык забыть не дают. Да и с литературой приходится дело иметь. Я ведь доктор социологии.

— Правда?

— Некоторым образом.

— Ну, рассказывайте. Все, все, вы ведь в тридцать седьмом со Станиславом расстались? — напомнила Александра Ивановна.

Казимир Михайлович посмотрел на брата.

— Помнишь, Стась, как я уезжал?

— Ты уходил, а не уезжал, — уточнил Стась.

— Верно, лошади у нас не было, а на воле ехать скучновато. От хутора до большой дороги пешком дотопал, там до Бреста на попутных, а от Бреста до чехословацкой границы — зайцем на поездах. — Казимир Михайлович засмеялся, вспоминая. — Трудно мне было зайцем. Двадцать три года, здоров, как бугай. В ящик под вагоном не спрячешься.

— На билет не было?

— Мы с отцом больше двадцати злотых за раз в руках не держали... Да, одним словом, доехал. И границу перешел благополучно. А там меня схватили, за немецкого шпиона приняли. Швейка принимали за русского, а меня за немецкого. Но сторожили плохо, и я утек. Шел лесами, пил из речки. Сало и сухари у меня еще оставались. Самое трудное было Дунай переплыть. Но я плотик из тростника смастерил, и переплыл, и очутился в Австрии...

Александра Ивановна наливала шампанского дочери и себе. Они закусывали с большим аппетитом. Брат пил водку маленькими рюмками и не закусывал. Он слушал. Казимир Михайлович повернулся к нему:

— Помнишь, мать повесила мне серебряный крестик? На голубой ленточке. Продал я его в Констанце какому-то барахольщику.

— Постой, — сказал брат, — где же это — Констанца?

— В Румынии. Я из Австрии по Дунаю на нефтяных баржах в Черное море свалился. Там Констанца. Потом Бургас, а потом Стамбул. В Стамбуле нанялся на аргентинский пароход матросом — бесплатно, за одно питание — и прибыл в Монтевидео... Конечным пунктом я себе наметил Канаду и добрался туда через полгода. Там повезло — встретил в Монреале земляков. У них своя организация была, что-то вроде профсоюза. Помогли мне устроиться на работу, а немного погодя добились для меня канадского гражданства. Очень хорошие люди, я им многим обязан...