предметами... Одновременно я сообщил Эвансу о затруднениях нашей «компании», связанных с желательностью реализации предметов спекуляции».

Клайн предложил «лондонцу» войти в «дело», и тот проявил большую заинтересованность. В обязанности Эванса, как и Бершадера из Брюсселя, входило продавать «товар» и переводить деньги по иерусалимскому и бруклинскому адресам. Разумеется, не безвозмездно, а за определенный процент.

Кроме бриллианта, репродукций гравюр Гойи и картины Виникса, Клайн привез с собой каталог с фотографиями икон, картин, ювелирных изделий, которые он мог предложить своему лондонскому покупателю при следующей встрече. В каталоге, между прочим, значились приобретенные Илизаровым картины Рубенса и Рембрандта, множество икон шестнадцатого и семнадцатого веков, в том числе лиможская эмаль. В серебряном окладе, с чеканкой и финифтью, она поражала необыкновенным изяществом работы. По счастливой случайности «тараканам» не удалось сплавить ее за рубеж. Когда после ареста членов синдиката ее показали в музее искусств, сбежались все эксперты: им хотелось полюбоваться на этот шедевр. Выяснилось, что даже государственный музей не имеет в своей богатой коллекции подобных вещей.

При виде всего этого богатства у «лондонца» засветились глаза. Да, сказал он будапештскому другу, он согласен вступить в «дело». Они ударили по рукам.

Узнав, что переговоры Клайна с лондонским ювелиром и иностранного советника с Бершадером завершились успешно, Илизаров и Боксинер принялись за работу. Они шныряли по магазинам, по частным коллекциям и скупали все, на чем можно было сшибить доллары или рубли. Драгоценные камни, иконы, старинные миниатюры с финифтью, шарманки, поставцы, серебряные самовары — все шло в дело.

У Боксинера был широкий круг знакомых среди коллекционеров, и посему с помощью этого «студента» Илизаров совершил несколько удачных операций.

Однажды Боксинер, например, позвонил ему в Баку и взволнованно сообщил, что есть «дядя Коля». Илизарову не нужно было объяснять, что это такое. Речь шла о золотых монетах царской чеканки. И как он понял — в большом количестве. Илизаров тут же вылетел в Москву. Когда они встретились у метро, столичный друг рассказал, что одна его знакомая, сотрудница научно-исследовательского института, получила от бабки наследство — почти триста золотых монет. Ей срочно нужны деньги, и она готова их продать. Боксинер назвал цену — сто восемьдесят рублей за монету десятирублевого достоинства.

— Беру, — не колеблясь, сказал Илизаров.

Поехали на квартиру Боксинера, где их уже поджидала обладательница наследства. Она сидела в одной комнате, Илизарова поместили в другую. В целях конспирации продавец и покупатель не должны были встречаться друг с другом. И тот и другой прекрасно знали, что занимаются противозаконным делом, ибо золото в таких огромных размерах разрешается продавать только государству.

Боксинер принес в комнату и высыпал на журнальный столик сверкающие монеты. Они долго их считали дрожащими руками. Наконец Илизаров вытащил толстую пачку денег и отсчитал партнеру 50 тысяч 130 рублей. Сорок тысяч тот передал волновавшейся в соседней комнате «наследнице», остальное оставил себе «за риск». Илизаров тоже не остался внакладе. На следующий день он перепродал их одному из тех, кто уже «сидел на чемоданах», и получил свою долю прибыли.

Золото уплыло за рубеж.

Потом один из бакинских знакомых Илизарова, некто А. Матушанский, выезжал в Израиль, в связи с чем пристально интересовался драгоценными камнями, картинами, а также редкими изданиями книг по искусству. Разумеется, в подобной ситуации дело не могло обойтись без помощи столь квалифицированного эксперта, как Илизаров.

К хозяйке бриллианта, москвичке Г., «тонкий знаток искусства» заявился вместе с Матушанским под видом ювелира, желавшего бескорыстно оказать помощь другу. Хозяйка просила за бриллиант 15 тысяч. То ли Матушанскому «товар» не понравился, то ли он боялся, что накануне отъезда факт покупки приобретет огласку и затруднит ему выезд, но он воздержался от приобретения.

Но Илизарову не давал покоя блеск этого бриллианта. На следующий день он явился к Г. один и предложил за камень 16 тысяч.

— Знаете, — сказал он, — хотелось бы сделать жене подарок ко дню рождения. Моя жена, видите ли, прямо-таки обожает бриллианты. А что не сделаешь ради любимой женщины!

Так состоялась еще одна сделка.

Между тем Клайн мотался между Москвой и Будапештом, каждый раз вывозя что-нибудь то для брюссельского антиквара, то для лондонского, то для нью-йоркского — был у него и такой.

Из показаний Клайна:

«На сей раз, вернувшись из Москвы, я прежде всего встретился с Шомлан Йозафом в его номере гостиницы «Интерконтиненталь» и передал ему для перепродажи золотое кольцо с сапфиром весом в 35 каратов, полученное мною от Илизарова, и договорился об условиях его реализации...»

Клайн всегда был неутомимым дельцом. То он покупал слиток золота и перепродавал его знакомому аргентинцу за доллары, то за доллары скупил в Москве у родственника, ныне выехавшего в США, 37 тысяч рублей, то, наоборот, продавал доллары за форинты одному из своих постоянных контрагентов в Закарпатье, С. Ровту.

Теперь же для него настал «звездный час». Он приобрел в Москве одиннадцать икон, шесть образков, два бронзовых креста и девять картин — все за 2,5 тысячи. Переправив все ценности на Запад, он заработал только на одной этой операции 2700 долларов и золотой браслет в придачу.

В последний раз у одной московской коллекционерки он скупил десять картин. Но реализовать их полностью ему не удалось: его хлопотливой деятельностью вплотную занялись органы государственной безопасности.

Я видел на суде владельцев всех этих ценностей. Среди них были люди сомнительной порядочности. Заключая сделку, они руководствовались только одним соображением — побольше урвать с клиента. Кто он такой, куда уйдет картина или камень — это их совершенно не волновало.

Но были просто наивные люди. Они рассуждали так: в конце концов, вещь моя, что хочу с ней, то и делаю.

Нет, произведение искусства не только собственность частного лица, оно — национальное достояние. И это не просто расхожая истина. В недавно принятом Законе об охране и использовании памятников истории и культуры говорится четко и ясно: «Вывоз памятников истории и культуры за пределы СССР запрещается». Подобные законы приняты почти во всех странах мира.

Известно, что крупные валютные ценности разрешается продавать только государству. Правило создано для того, чтобы драгоценности не стали предметом грязной спекуляции. И те, кто игнорировал это правило, вольно или невольно стали сообщниками Илизарова и «компании», способствуя расхищению национальных богатств.

Разумеется, у читателя может возникнуть вопрос: откуда у фирмы «Илизаров и К°» взялся первоначальный капитал? Ведь чтобы совершать все эти сделки (многие исчислялись шестизначными цифрами!), нужны средства. Между тем средний ежемесячный официальный доход, например, того же Илизарова никогда не превышал ста рублей в месяц. У других ненамного больше. Из каких же родников били финансовые гейзеры?

Я уже упоминал Э. Этакий Александр Корейка образца 70-х годов, он сколотил огромное состояние с помощью подпольных цехов местной промышленности.

Допустим, цех выпускает детское белье. Стоит гроши. И хоть оно крайне необходимо, но пронырливым дельцам выпускать его невыгодно. Куда прибыльнее, например, женские кофты «под лапшу». Детское белье стоит каких-нибудь два-три рубля, а кофты — двадцать. Но, разумеется, чтобы наладить их выпуск, нужны необходимые станки, сырье, красители, оборудование. Дельцы складывают свои капиталы, достают с помощью взяток и подкупов все необходимое и налаживают подпольное производство кофточек. Или модной обуви. Товар идет в магазины, прибыль — в карманы предпринимателям. Солидная прибыль, миллионная.

Пайщики таких цехов делятся на две категории: на тех, кто непосредственно занят на производстве, и на тех, кто только вкладывает в это производство наличность, так называемые «плавающие пайщики». «Плавающие» потому, что они могут выйти из игры и продать свой пай другому.

Э. был как раз таким «плавающим» пайщиком. Ему долго удавалось быть в тени, ибо он нашел