бежал уже открывать дверь.

Из машины вышел невысокого роста молодой человек с худым нервным лицом, на котором лихорадочно темнели большие серые глаза. Ворот рубашки был распахнут, обнажая худую шею, на которой покачивался золотой медальон. Весь облик молодого человека как бы говорил о безмерной усталости или душевной апатии. Молча, ни на кого не глядя, он прошел сквозь почтительно расступившуюся толпу.

— Что происходит? — полюбопытствовал случайный прохожий. — Дипломатический прием?

— Прием, дорогой, прием, — ответили ему.

— По какому случаю?

— Сын родился.

— У кого?

— Ха! Он еще спрашивает. У Мансура, конечно!

Прохожий только пожал плечами: он не знал, кто такой Мансур. Зато весь «деловой» Баку с почтением произносил это имя. Большой человек! Не голова, а Президиум Академии наук!

Как ни ритуальны кавказские тосты, но на данном банкете они звучали почти искренне. Тамада и гости славили озабоченного Мансура, воздавали должное его роду — и в их застольных акафистах почти не было преувеличения. И дед, и отец Мансура Илизарова были богатыми людьми: деда знали в Баку в качестве искусного ювелира, оставившего потомкам круглую сумму. Что касается отца, невзрачного восьмидесятилетнего старца, восседавшего во главе стола, то он тоже не мог пожаловаться на бедность: во всяком случае, когда арестовали Мансура и произвели обыск у Илизарова-старшего, то в тайнике над сливным бачком сотрудники КГБ нашли чемодан со старыми облигациями на сумму 1 миллион 600 тысяч рублей (160,6 тысячи в новом исчислении).

Вся загадочная, как южная ночь, жизнь сего «почтенного» старца делилась примерно на две равные половины: одну из них он потратил на спекуляцию золотом и валютой, другую — в климатически некомфортабельных местах, где длительными сроками расплачивался за преступную душевную слабость к благородным металлам. Подобно председателю Фунту, он всегда имел наготове смену чистого белья и мешок с сухарями. В отличие от своего литературного прототипа он не засыпал на каждом слове. Даже в семьдесят с лишним лет Пинсах Илизаров энергично ворочал «делами».

— Дети, — говаривал он, — вечно только золото, а человек смертен.

Сын твердо усвоил завет отца. После окончания школы он не пошел ни на завод, ни в вуз. Он не желал поражать воображение друзей и родственников производственными успехами. Он пристроился в цех местной промышленности, продукция которого вряд ли фиксировалась в официальных отчетах. Мозолей здесь, как и почетных грамот, Илизаров-младший не нажил: он приходил два раза в месяц, чтобы расписаться в платежной ведомости за весьма скромные суммы. Зато негласные дивиденды радовали глаз круглыми цифрами.

Спустя несколько лет Илизаров поступил на заочное отделение Московского пищевого института, задавшись целью обзавестись дипломом. На всякий случай. Образование столь увлекло его, что он вообще порвал с родным предприятием. А последние три года вообще нигде не работал. Правда, это не помешало ему приобрести дорогую кооперативную квартиру, собственный «форд» (фургон, купленный по случаю за 27 тысяч), коллекцию восточных ковров, картин и антиквариата.

Но еще раньше он разъезжал в черной «Волге», сиденья которой были обиты полстью из черно- бурых лисиц. Не мог же он иметь обыкновенные «Жигули» — это просто оскорбляло его возвышенную натуру!

Чем занимался Мансур Илизаров, из каких источников он черпал доходы, знал только узкий круг доверенных лиц. Когда его арестовали, в записной книжке нашли телефоны Иерусалима, Тель-Авива, Парижа, Антверпена, Брюсселя, Нью-Йорка, Ванкувера и других зарубежных городов. Создавалось впечатление, что перед вами ответственный сотрудник внешнеторговой фирмы, имеющей деловые интересы во всех регионах мира.

Но это было позже. А во время банкета в зал неожиданно вошел пожилой человек. Он отыскал глазами Илизарова и, остановившись у него за спиной, что-то прошептал ему на ухо. Илизаров поспешно встал, рассеянно поблагодарил гостей за добрые пожелания его потомку и объявил, что неотложные дела призывают его в столицу. Он щедро расплатился с официантами и покинул банкетный зал.

«Форд» стоял у подъезда. Едва Илизаров сел в кабину, как машина плавно взяла с места и, мигая в сумерках рубиновым светом, устремилась в аэропорт.

Среди многочисленных деловых партнеров Илизарова был и сорокалетний Миша К., московский врач по гласной профессии и спекулянт ценностями по негласной. (Не называю фамилии, поскольку его уже нет в живых.) Он мечтал выехать в одну из стран Запада, где у него жили родственники. Но отважиться на этот шаг он мог только при условии, что выедет не с пустыми карманами. В ином случае он не рассчитывал на встречу с распростертыми объятиями.

Миша К. намеревался сколотить капитал и, превратив его в твердую, конвертируемую валюту, перевести в какой-нибудь надежный западный банк. Боясь осложнений с выездом, Миша К. предпочитал совершать сделки в глубокой тайне.

Познакомившись с Илизаровым, он понял, что в лице этого предприимчивого, хваткого молодого человека заполучит надежного партнера. Смерив его пристальным взглядом, Миша К. заявил без обиняков:

— Мне нужны доллары. И как можно больше.

— Будет приличный гонорар, будут и доллары.

— За царем служба не пропадет, — пообещал Миша.

Вскоре он убедился, что молодой партнер — человек слова. Не прошло и нескольких дней, как доложил, что достал доллары.

— Где? — полюбопытствовал Миша К.

— Секрет фирмы.

Секрет был не бог весть какой: в мастерской одного художника Илизаров познакомился с молодым веселым иностранцем, бывшим студентом московского вуза. Он обладал замашками купца и потому всегда нуждался в деньгах. Он попросил у Илизарова взаймы три тысячи рублей.

— Это можно, — согласился Илизаров. — Только при одном условии. Когда выедете за рубеж, переведете в Бруклин тысячу долларов.

На том и порешили, Илизаров отсчитал студенту требуемую сумму. И тот действительно, выехав в Европу, перевел в адрес родственников Миши К. тысячу долларов. За эту услугу Миша К. отвалил своему партнеру 1 тысячу 200 рублей и с тех пор проникся к нему доверием.

С помощью Илизарова Миша К. все обращал в доллары. Жестокий, напористый «рыцарь наживы», он теперь частенько ссужал «бакинского брата» деньгами, когда не хватало какого-нибудь пустяка — 50—60 тысяч.

Но и Илизаров, и Миша К. понимали, что их операции лишены масштабности. Им мерещились семизначные цифры, а тут приходилось довольствоваться «жалкими грошами».

Помог случай. Они узнали, что некто Бершадер выехал в Бельгию и открыл там антикварный магазин. Бершадера они хорошо знали, но идею «сотрудничества» с ним подкинул Зелик-маленький. (Заметим: «маленьким» его прозвали отнюдь не по его доходам.) Этот человек, как и они, тоже мечтал переправить свой капитал на Запад. А капитал у него был немалый: в течение многих лет он занимался темными махинациями в местной промышленности. Раньше он жил в Баку, но, опасаясь разоблачений, перебрался в столицу и устроился старшим инспектором отдела рекламы в Госкино СССР.

Организационное совещание, куда и торопился с банкета Илизаров, было проведено на квартире Л. Боксинера, студента шестого курса Московского стоматологического института. Этот молодой, но уже лысоватый человек был ближайшим другом и помощником Илизарова. Когда-то они вместе учились в одной бакинской школе. Потом, женившись, Боксинер перебрался в Москву. Случайно встретившись на улице Горького, они с Илизаровым каким-то чутьем поняли, что нужны друг другу. И посему установили деловой контакт.

На совещании все сошлись на том, что главная проблема — это надежный курьер, имеющий возможность часто пересекать государственную границу СССР. Эту роль взял на себя Давид Клайн, маленький, неизменно вежливый человек с тихим, вкрадчивым голосом, четко говоривший по-русски только