параллели. Дело Штерна хотят превратить в хрестоматийный пример «антисемитского акта» в Советском Союзе. Не случайно сионисты инсценировали в Копенгагене суд над Штерном, превратив его в антисоветский спектакль. Организаторы фарса заранее потирали руки, предвкушая, как будут глумиться над демократией и правосудием в нашей стране: освобождение Штерна они вознамерились выдать за признание неправоты суда, за поражение советского правосудия. Но это не так.

В судебном определении о снижении Штерну срока наказания особо подчеркнуто, что вина его была доказана полностью и преступлению дана верная квалификация. Однако суд счел возможным проявить снисхождение к Штерну, глубокую человечность. Все это извращает сионистская пропаганда, используя дело Штерна для идеологических диверсий против советского общества. Вот почему правда об этом деле замалчивается сионистами, и нужно дать его всестороннее и объективное освещение, чтобы исключить всякие кривотолки.

В ноябре 1974 года я впервые увидел Штерна, посетив его в камере для подследственных Винницкой тюрьмы. Мы были вместе со старшим помощником прокурора области П. Лепшиным, который сообщил Штерну, что следствие по его делу закончилось и дело передано в суд. Он спросил затем Штерна, как тот себя чувствует и есть ли какие-либо жалобы.

— Жалоб никаких нет, — отвечал Штерн, экспансивный пятидесятишестилетний мужчина с черной густой бородой. — Здесь ко всем относятся вполне гуманно. Медицинская помощь оказывается каждому, кому требуется. Я в ней не нуждаюсь. Я не имею никаких претензий.

Когда представитель прокуратуры, побеседовав с другими подследственными (их в камере было несколько человек), собрался уходить, Штерн сказал, что хотел бы поговорить наедине. Его пригласили в отдельный кабинет, где он пространно и страстно стал доказывать свою невиновность (ну, подумаешь, брал червонец или два за прием — в качестве благодарности). Затем Штерн сообщил, что желает сделать заявление, которое просит передать председателю областного суда. В заявлении этом Штерн просил «в интересах Советской власти» отменить судебное разбирательство по его делу.

— За меня вступится заграница, и Советский Союз понесет большой пропагандистский ущерб, — так и сказал Штерн.

Ранее Штерн был согласен и на иной вариант. «В крайнем случае, мне может быть предъявлено обвинение в перепродаже дефицитных медикаментов по повышенным ценам, — писал он в заявлении в прокуратуру. — Как мне кажется, вышеизложенное дает основание предъявить обвинение в злоупотреблении служебным положением и спекуляции медикаментами... Мое условное осуждение будет свидетельствовать о советском гуманизме, терпимости, дальновидности и создаст благоприятную обстановку для полного переосмысливания моих ошибок и заблуждений». Это, повторяю, было написано ранее, когда следствие только началось. Теперь же, накануне суда, позиция Штерна явно ужесточилась, он стал говорить о «заступничестве заграницы».

Характер этого заступничества был к тому времени уже ясен из зарубежных петиций, телеграмм и звонков. Но апофеозом всего, вне сомнения, стала статья в лондонской «Таймс» от 28 ноября 1974 года, которую написал обозреватель газеты Бернард Левин.

«В предстоящий понедельник в маленьком украинском городе Винница, — писал Бернард Левин, — начинается судебный процесс, подобного которому цивилизованный мир. не видел в течение последних пяти или шести веков. Заключенный — еврейский доктор Михаил Штерн — обвиняется в намеренном убийстве младенца путем отравления... Все пациенты Штерна, которых он принимал в течение последних десяти лет, допрашивались специальной группой из 25 следователей. Эти следователи требовали подтвердить вину Штерна в детоубийстве».

В статье Левина утверждалось, что Штерн ни в чем не виновен, отвергалась сама возможность какой-либо его вины. Фактически Штерн объявлялся неподсудным лишь на том основании, что он еврей.

Публикация эта не оставляла сомнений в том, что сионисты решили раздуть, в общем-то, заурядное дело о мошенничестве и вымогательстве взяток для разжигания национальной розни, возбуждения на Западе недовольства внутренними порядками в Советской стране и для дискредитации социалистической демократии. Этим целям содействовали сам подсудимый и его родственники, которые думали повлиять таким способом на правосудие.

Процесс в Виннице проходил открыто и гласно. В зале присутствовали представители общественности, печати, родственники подсудимого. Приехали из Москвы и несколько активных добровольных помощников, которые после каждого заседания звонили в Лондон и передавали в сионистские организации, ведущие пропагандистскую кампанию по делу Штерна, грубо искаженную информацию о ходе процесса. В Англии и других западных странах эту дезинформацию публиковали, подстрекая общественность выступать в поддержку «невинного доктора, которого судят антисемиты на Украине».

В первый день суда согласно процедуре председательствующий на процессе В. Орловский огласил обвинительное заключение, в котором говорилось, что Штерн, заведуя поликлиникой Винницкого областного эндокринологического диспансера, использовал в целях наживы свое служебное положение. Он вынуждал пациентов платить ему за лечение, продавал лекарства по спекулятивным ценам. Эти действия квалифицировались как вымогательство взяток и мошенничество согласно статьям 168 и 143 Уголовного кодекса Украинской ССР. В свидетелях не было недостатка. Житель села Плиски Погребищенского района Семен Гужва сообщил суду, что его жена в октябре 1971 года была тяжело больна, перенесла операцию. Он привез ее в эндокринологический диспансер на прием к врачу. Штерн осмотрел больную, обещал вылечить, но потребовал магарыч. Семен Гужва тут же поехал домой и привез Штерну пятьдесят рублей. После этого Штерн дал направление в стационар. Семен почти каждый день навещал больную жену в больнице и часто встречался на территории диспансера с доктором Штерном. Тот зазывал его к себе в кабинет, говорил, что активно участвует в лечении больной, хотя не имел к этому никакого отношения — М. Гужву лечили другие врачи. Штерн же систематически вымогал у Семена Гужвы деньги и продукты питания. Семен полагал, что Штерн и вправду лечит его жену, достает ей «дефицитные заграничные лекарства». За это Семен регулярно давал Штерну деньги, приносил к нему домой уток, кур, яйца, масло и другие продукты.

После того как М. Гужва выписалась из стационара, ей требовалось пройти обследование в Киевском научно-исследовательском институте эндокринологии и во врачебно-трудовой экспертной комиссии для оформления инвалидности. За выдачу направлений на эти обследования Штерн также требовал взятку и получил от Семена Гужвы девяносто пять рублей.

Вызванная в суд свидетельница Анна Оверчук сообщила, что ее сын лечился у Штерна. За это Штерн выудил у Оверчук и ее мужа тридцать два рубля для «покупки заграничных лекарств».

Ампулы Штерн продал матери своего несовершеннолетнего пациента В. Лесового Анне Матвиенко. Она сообщила суду, что за коробку сустанона она заплатила Штерну двадцать пять рублей, положив деньги в открытый ящик стола перед ним. После этого Штерн еще дважды продавал это лекарство Анне Матвиенко по завышенной цене.

Свидетельница Н. Кондратюк показала, что Штерн рекомендовал ей фепранон, за который она тут же уплатила ему пять рублей, тогда как это лекарство стоит в аптеке пятьдесят две копейки. «Я знала, что цена завышена в десять раз, — сказала Н. Кондратюк, — но я знала и то, что, если не уплачу, Штерн меня в следующий раз не примет».

Михаил Сушко рассказал, что Штерн прописал его несовершеннолетнему сыну тиреоидин и тут же предложил купить у него два флакона за десять рублей. Сушко купил лекарство и обнаружил, что цена на этикетке стерта. Он пошел в аптеку, где узнал, что флакон тиреоидина стоит пятнадцать копеек.

Отец другого пациента, Николай Безкурский из села Слободники, показал, что, осмотрев сына, Штерн сказал: «Лечение будет стоить дорого» — и предложил лекарство за плату. Взяв из рук Безкурского двадцать пять рублей, а затем три килограмма рыбы, Штерн на собственной автомашине подвез его к своему дому в Виннице, откуда вынес коробку префизона (государственная цена два рубля тридцать копеек). Когда через некоторое время Безкурский с сыном вновь приехали к Штерну и заявили, что лечение не дает результатов, Штерн предложил прийти к нему на квартиру, пообещав другие, «еще лучшие лекарства». Получив семь рублей, Штерн дал десять таблеток тиреоидина.

Колхозница Т. Плясун-Сокур сообщила суду, что Штерн продал ей для лечения сына коробку хориогонина, взяв за нее сорок рублей, тогда как она стоит два рубля двадцать восемь копеек.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату