О характере вооружения новонабранных полков говорят росписи сданного по завершении кампании 1638 г. в цейхгаузы оружия и амуниции. Так, полк Александра Краферта сдал 22 знамени, 48 барабанов целых и 31 поврежденный, 20 барабанных завесей, 31 протазан, 56 алебард, 3020 мушкетов, 1161 лядунку, 3006 бандольеров, 4308 исправных и поломанных шпаг, 1674 драгунских седел, 1316 уздечек, 1330 драгунских крюков. Полк Валентина Росформа сдал 6 знамен, 39 протазанов, 30 алебард, 12 барабанов, драгунских и солдатских мушкетов 2442, 2071 шпагу, 2116 бандольеров, 1816 пик и 1640 мушкетных подсошков. Из этого перечня следует, что соотношение пикинеров и мушкетеров в солдатском полку составляло примерно 1 к 1⁷²³. Обращает на себя внимание такой примечательный факт – в 1639 г. в расположенные в Туле солдатские полки были направлены 20 московских пушкарей⁷²⁴. Очевидно, что солдатский и драгунский полки Александра Краферта (а возможно, и другие полки) имели и собственную полковую артиллерию.

Подводя итог всему вышесказанному, можно с уверенностью утверждать, что московское правительство, несмотря на весь свой консерватизм, с начала 30-х гг. XVII в. твердо стало на путь постепенной «вестернизации» своей армии. Создав в годы Смоленской войны первые полки армии «новой модели», оно по бытовавшей в то время традиции и в Европе, и в России распустило их по домам после завершения войны. Однако полученный опыт и созданные кадры были востребованы практически сразу после завершения войны. Фактически сколько-нибудь длительного перерыва в бытовании полков солдатского и драгунского строя между окончанием Смоленской войны и началом следующей войны с Речью Посполитой не было.

Об этом свидетельствует ряд примечательных фактов. Так, в конце царствования Михаила Федоровича были предприняты первые опыты с созданием поселенных войск, получившие развитие позднее. Начиная с 1646 г. крестьяне ряда южных уездов и волостей были отобраны у прежних владельцев в казну, записаны в драгунскую службу и получили оружие (карабины и шпаги)⁷²⁵. Специально для их обучения драгунскому строю из Москвы были присланы начальные люди⁷²⁶. Система первоначально показала свою эффективность – выучка драгун была выше, чем у поместной конницы, а содержание их обходилось казне значительно дешевле, нежели постоянных драгунских полков, поэтому их численность постепенно росла. Сметный список военных сил России 1651 г. показывал численность поселенных драгун 5594 чел.⁷²⁷. Спустя два года перепись поселенных драгун на юге России показала, что налицо их числилось 7147 конных драгун и еще 5799 пеших, а также 3641 драгунский недоросль⁷²⁸.

Этот шаг московские дьяки объясняли тем, что хотя на «Польской Украйне» и крепости есть, и ратных людей много, но большинство из них «скудны и к службе ненавычны и ружья у них мало…». Потому и было решено послать туда начальных людей с поручением перебрать ратников, «скудных» вооружить государевым ружьем и шпагами и обучить их драгунской службе. При этом предполагалось, что лошади и «кормы» будут у них свои, и в целях экономии «…как время тихо, и те люди и с своими учители будут в домех своих жити и домы строить и по времяни и учатся, чтобы ученья не забыть, а в приход воинских людей всегда будут готовы и к крепостям блиски и поспешить мочно…»⁷²⁹. Таким образом, создание поселенных драгун представляло собой попытку совместить эффективность вооруженных и обученных по- европейски войск с относительной дешевизной поместной конницы⁷³⁰. Такой подход был особенно актуален для организации плотной завесы на южной границе на случай набега татар. На это же обстоятельство указывал позднее беглый московский подьячий Григорий Котошихин, четко обозначив тем самым главную задачу, стоявшую перед драгунами⁷³¹.

Опыт создания поселенных войск был распространен и на северо-западную границу. Здесь было решено завести поселенные солдатские полки, о которых Г. Котошихин писал: «Полки салдатцкие, старые, издавна устроены житьем на порубежных местех острогами, в двух местех к границе Свейского государства, Олонец, Сомро, погостами и деревнями со всем своим житьем и з землею; и в воинское время емлют их на службу и учинят к ним полковников и иных началных людей. А для оберегания пограничных мест и острожков и домов оставливают их четвертую долю людей; и податей с них на царя не берут ничего; а когда войны не бывает, и тогда с них берут подати, что и с ыных крестьян, по указу, по чему положено. А будет тех салдатов немалое число…»⁷³². Всего в 1649–1650 гг. для солдатской и драгунской службы на северо- западной границе было набрано 7902 крестьянина, сведенных в 4 полка⁷³³. Помимо этих полков, в апреле 1648 г. был сформирован и послан на Дон в помощь донским казакам тысячный солдатский полк под началом воеводы А. Лазарева, набранный как из опытных солдат-ветеранов, так и из охочих людей⁷³⁴.

Помимо формирования поселенных полков на границах, в самой Москве в конце 40-х гг. был сделан еще один важный шаг на пути «вестернизации» русской армии. Речь идет о формировании в Москве образцового «учебного» рейтарского полка. В мае 1649 г. главный военный советник при правительстве Алексея Михайловича голландец полковник И. фон Бокховен получил приказ набрать полк рейтаров. Если верить шведскому резиденту при московском дворе К. Поммеренингу, речь шла на первых порах о 1000 рейтаров и 2400 солдат. Затем число рейтаров было увеличено до 6000, но в конечном итоге решено было ограничиться 2000⁷³⁵.

Бокховен успешно справился со своей задачей. Подводя общий итог деятельности голландца и его помощников на этом поприще, шведский резидент И. Родес сообщал в Стокгольм 31 мая 1652 г., что полковник «…уже 2–3 года обучает здесь упражнениями конного строя два русских полка, которые б/ч состоят из благородных. Думают, что он теперь так сильно обучил, что среди них мало найдется таких, которые не были бы в состоянии заменить полковника, а чтобы их даже еще больше усовершенствовать и сделать совершенством, он теперь обучает их упражнениям также пешего строя с пиками и мушкетами (выделено нами. – П.В.)…». Примечательно, что здесь речь идет уже о двух полках. В сметном списке 1651 г. в рейтарах числилось 1464 рейтара из числа дворян и детей боярских московских и из «городов» – как раз на два 8-ротных полка⁷³⁶. Годом позже полковник И. фон Бокховен по требованию боярина И.Д. Милославского подготовил записку о порядке строевых учений, причем эта записка, как следует из ее содержания, была не первой, которую он написал⁷³⁷.

Не забудем и об опубликованном в 1647 г. в синодальной типографии (! – П.В.) первом печатном русском военном уставе и одновременно первой русской печатной книге, посвященной основам военного дела – «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Эта книга вышла огромным по тем временам тиражом – 1200 экз. Во вступлении к уставу неизвестный автор писал, что эта книга должна стать первой из 8 сочинений по военному делу – строевое учение и тактика пехоты и кавалерии (книги 1-я и 2-я), оперативное искусство (управление армией силой от 4 до 80 тыс. солдат, 3-я книга), теория военного искусства и очерк развития военного дела в античности (4-я книга), военная история (5-я книга), положения об обязанностях солдат и начальных людей (6-я книга), флот и основы морской тактики (7-я книга), тактика в боевых примерах (8-я книга). Но из всех этих книг вышла только одна – самая первая, касавшаяся тактики и строевого учения пехоты⁷³⁸.

И еще одно важное обстоятельство, имеющее самое непосредственное отношение к «классическому» варианту военной революции. Речь идет о начале распространения в России новой (для русских, конечно) фортификационной школы – trace italienne и ее модификаций. Так, во время создания Белгородской черты и при модернизации ряда крепостей и оборонительных сооружений некоторых крупных городов в XVII в. явственно прослеживаются элементы новых европейских фортификационных систем. По мнению В.П. Загоровского, на это решение повлиял опыт создания подобных укрепленных линий на Оке, под Тулой, и в Рязанской земле.

Однако, на наш взгляд, нельзя исключить в данном случае и определенного влияния из-за рубежа. Известно, что Мориц Нассауский придавал строительству укрепленных линий для защиты от вторжений испанских армий большое значение, и по его настоянию голландские инженеры возвели несколько таких линий по нижнему течению Рейна и Мааса. Поскольку с начала XVII в. на русской службе было немало иностранных военных специалистов, знакомых с новыми методами ведения войны, в том числе и крепостной, то можно предположить, что информация о голландских укрепленных линиях могла повлиять на решение о строительстве Белгородской черты. Во всяком случае, в 1635 г. на старую черту вдоль Оки был послан голландский инженер Ян Корнелий (на московской службе с 1631 г.) с учениками Ивертом Тенесеном и Гизбрехтом Корнелием, на рязанский участок засеки – Юст Монсен, на лихвинский – Давид