труда от завтрака до обеда и от обеда до ужина, и игры в положенное время, и развлечений, когда выпадает возможность, ради того, чтобы молиться, вставая, потому что день начинается, молиться, ложась, потому что день заканчивается и начинается ночь, просить в начале дня и благодарить в конце, и всегда охотно, ради всего этого вместе, ради всего этого в свой черед появились мы на свет, все это вместе, все это в свой черед и составляет день Божий. Если бы мне вдруг сказали: «Знаешь, Оньетта, через полчаса…».

Жаннетта

– Милая Овьетта, милая Овьетта…

Овьетта

– Я продолжала бы прясть, если бы я в это время пряла, и играть, если бы играла. А представ пред Господом, сказала бы ему: «Отец наш, сущий на небесах, я — маленькая Овьетта из прихода Домреми в Лотарингии готова служить Тебе; из Твоего прихода Домреми в Твоей христианской Лотарингии. Ты призвал нас немножко рановато, ведь я еще совсем маленькая девочка, но Ты — добрый Отец и знаешь, что делаешь».

Молчание.

Я маленькая упрямая француженка, никогда меня не заставят поверить, что нужно бояться милосердного Господа, что можно бояться милосердного Господа. Если я иду по дороге, а мой отец зовет меня домой, мне нечего бояться моего отца.

Молчание.

Я такая же, как они. Мы — их дочери. Чтобы зарубить человека, нужно меньше сил, чем чтобы срубить дуб. Быть солдатом — не так трудно, не так тяжело, как быть дровосеком, легче быть солдатом, чем быть крестьянином; на первый взгляд, легче, приятнее, по крайней мере так говорят; казалось бы, приятнее быть палачом, чем жертвой. Но вот чудо; вот великое доказательство, вот одно из величайших проявлений доброты Божией: при всем этом всегда оказывается столько же крестьян, сколько и солдат, столько же мучеников, сколько и палачей; столько крестьян, сколько нужно, столько мучеников, столько жертв, сколько нужно; всегда столько же одних, сколько и других; это величайшее доказательство присутствия Бога среди нас, доказательство тщетности всех попыток, всех самых упорных попыток свести на нет определенные ремесла, заставить пасть духом определенные ремесла, и доказательство того, что тружеников в этих ремеслах будет всегда столько, ровно столько, сколько нужно, чтобы жизнь продолжалась. Доказательство того, что невозможно лишить крестьян мужества, невозможно лишить мужества жертвы и мучеников. И что солдаты устанут раньше крестьян, а палачи устанут раньше жертв и мучеников.

Кажется, может показаться, что лучше быть на месте палача, чем на месте жертвы, на месте палача, чем на месте мученика. Однако же это ошибка.

Жаннетта

– Уже почти 50 лет, Овьетта, добрые землепашцы молят милосердного Господа о благополучной жатве. Вот уже 8 лет я, девчушка, молю его изо всех сил о благополучной жатве. Госпожа Жервеза — в монастыре: она должна знать, почему милосердный Бог не внемлет усердным молитвам.

Овьетта

– Я — добрая христианка. Я — истинная француженка. Чтобы милосердный Бог благословил жатву, Жаннетта, нужно сначала, чтобы мы посеяли хлеб; поэтому–то мы начинаем каждый год с сева. Потом, когда земля хорошо подготовлена, как следует засеяна, мы молимся о том, чтобы солдаты не пришли, чтобы новое зерно росло и созревало для жатвы, чтобы хлеб уродился на славу и жатва была обильной. Это все, что мы можем сделать, это все, что нам следует делать: остальное — дело Божие; мы — в Его руках; Он — владыка; внять ли нашим молитвам — на то Его воля.

Жаннетта

– Господь нам внемлет все меньше и меньше, Овьетта: путники, проезжающие по нашим краям, привозят только плохие новости. Англичане держат в осаде гору святого Михаила, [335] а зерна, которого недоставало для хлеба, вот–вот не хватит и на сев.

Овьетта

– Это дело милосердного Господа: наше зерно в Его воле. После того как я добросовестно выполнила свое дело и усердно помолилась, внять ли моей молитве — на то Его воля; не нам и ни кому бы то ни было требовать у Него объяснения. И самом деле, Жаннетта, должно быть, ты глубоко несчастна, если осмеливаешься вот так требовать отчета у Господа Бога.

Требовать у Него объяснения. Искать Ему объяснение.

Ведь ты сама хорошо работаешь. Ты работаешь, как все. Ты работаешь лучше, чем я. Ты работаешь лучше, чем кто бы I о ни был. Ты прядешь шерсть; шерсть, от нее лишь польза. Ты прядешь больше шерсти, чем я. За сегодняшнее утро ты спрядешь больше шерсти, чем я. Пока я болтаю, я ничего не делаю. Ты же пока болтаешь, работаешь.

Беспокойная девочка, неокрепшая душа, беспокойная душа, если ты веришь в то, что говоришь, так хоть не работай, по крайней мере.

Жаннетта

– Это правда: я глубоко страдаю от всей этой погибели, но еще одна мука заставляет меня страдать, неведомая мука, превосходящая все, что ты могла бы вообразить.

Овьетта

– Ты, конечно, расскажешь о ней, о твоей новой муке, госпоже Жервезе.

Жаннетта

– Не знаю.

Молчание.

Овьетта

– До свидания, моя милая, до скорой встречи. (Показывая на дорогу, ведущую в село). Она придет по этой дороге. (Показывая на дорогу, которая огибает справа склон холма). А я отправлюсь по той. У меня там дела. Не знаю, как так получается. Вечно у меня дела в другом месте. Не знаю. Я никогда ее не встречала, эту женщину. Вечно у меня дела в другом месте. Не там, где она. Так уж выходит. Меня саму это удивляет, но я так никогда ее и не встречала.

Ни здесь. Ни там.

Стыд и позор. Ее мать теперь в обиде на Бога. Ее мать ревнует к Богу. Ее мать упрекает Бога. Она упрекает Бога в том, что Он украл у нее дочь. Это такая нечестивость, такая нечестивость, какой свет еще не видывал. Которой нет названия. Ее мать так и сказала, что Господь Бог — вор.

Что Он украл у нее дочь.

Нечестивость, которой нет названия.

К чему бы все это ни привело.

Уж лучше я буду думать о двух твоих питомцах. Господь милосердный пошлет им, может быть, встречу с кем–то похожим на тебя. Хотя ты права. Такие, как ты, редкость, их почти нет. Если и есть еще такие, как ты, — их очень мало.

До свидания. Желаю тебе с аппетитом поесть и от души помолиться.

Она уходит.

Жаннетта

После продолжительного молчания.

– Господи, Господи, что же это, в любое время, увы, во все времена люди губили себя; но вот уже сорок лет, увы, они только этим и занимаются, они губят себя и больше ничего. Что же это, Господи, что же это? Раньше кто–то еще спасался. Кому–то еще удавалось избежать этой участи. Но теперь, Господи, разве можно сказать, что есть хоть кто–то, кто спасается, разве можно сказать, что есть хоть немногие, лишь некоторые, хотя бы некоторые, кому удастся ее избежать. Раньше порою земля, увы, часто именно земля готовила к аду. Но это пустяк по сравнению с тем, что творится сегодня; сегодня не земля уже готовит к аду. А сам ад извергается на землю. Что же это, Господи, что же изменилось, что же появилось нового? Что сделал Ты с этим народом, с Твоим христианским народом? Ужель и впрямь Тебе угодно было напрасно послать на землю Сына Своего, возможно ли, чтобы понапрасну умер Иисус, Твой Сын, за нас принявший смерть. Ужель не положишь Ты конец великой скорби, царящей во Французском королевстве.

Молчание.