“Акинжи – легкая турецкая пехота, – сообразил Даффи, – по крайней мере не янычары, возвращения которых под покровом темноты ждала половина обороняющихся”.

Человек рядом с ним, испуганно пыхтя, тянулся к курку своего ружья.

– Дурак, еще рано! – рявкнул ирландец. – Хочешь, чтобы пуля не долетела? Погоди, пока они будут на меловой линии.

Примерно через полминуты турки были там, и пролом в стене озарился вспышкой от выстрелов первого ряда аркебуз, следом за которыми одна из кулеврин на стене выпустила огненный смерч из обломков камней и гальки. Фронт наступающих акинжи сломался, скимитары вылетали из бессильных пальцев, раненые падали в грязь, но их будто обезумевшие соратники лезли через широкий участок поваленного ограждения. Шеренга стоявших аркебузеров выпалила по туркам, и затем акинжи хлынули на откос под стеной. Времени перезаряжать явно не осталось, так что Даффи отбросил еще дымящееся ружье и, выпрямившись, обнажил рапиру и кинжал.

“Хорошо бы, если бы было посветлее”, – мелькнула мысль.

– Мой отряд, два шага назад! – крикнул он. – Держаться вместе!

В следующий миг турки налетели на них. Даффи успел увидеть направленный в него удар, парировал сверкнувшую скимитару гардой рапиры и с размаху вонзил кинжал в грудь нападавшего. Сила столкновения отбросила его назад, но он устоял на ногах. Клинок со звоном ударил ирландца по шлему, и он тут же располосовал ответным выпадом лицо следующего противника, в то время как еще один клинок сломался от удара о его кольчугу. Оборона уже начинала разваливаться, когда сзади донесся хриплый призыв:

– Мы перезарядили! Христиане, ложись!

Даффи отразил сильнейший удар в лицо и упал на руки и колени точно в тот момент, когда за его спиной грохнул нестройный залп и холодный воздух пронизал свист свинцовых пуль.

– Встать! – истошно проорал он секунду спустя, вскакивая на ноги, чтобы встретить новую волну акинжи, что пришли на смену поверженным товарищам.

Парню справа от Даффи распороли живот, и, зажимая рану, он покатился вниз по склону, а ирландец внезапно оказался лицом к лицу с двумя, а потом и с тремя акинжи. В одно мгновение всю его уверенность как ветром сдуло, и он почувствовал приближение опустошительного животного страха.

– Кто-нибудь, сюда! – завопил он, отчаянно отражая удары скимитар кинжалом и рапирой. Однако его отряд уже отступил, а рядом не было даже стены, чтобы прикрыть спину. Он метнулся к турку справа, понадеявшись, что шлем и кольчуга отразят нападение двух оставшихся врагов. Отведя скимитару сдвоенным парированием кинжала и рапиры, он ответил удачным выпадом кинжала прямо в горло турка. Двое оставшихся акинжи ударили одновременно: один с размаху рубанул Даффи в плечо, боль прямо-таки обожгла его, но кольчуга выдержала, тогда как лезвие скимитары разлетелось на три части; второй нанес прямой колющий удар, так что острие меча проткнуло кожаный камзол и, попав в прореху в кольчуге, на дюйм проникло в тело. Почувствовав жалящий холод стали, Даффи резко развернулся – голова турка, отсеченная, точно косой, закувыркалась в воздухе. На мгновение поле сражения расчистилось, он вскарабкался на несколько шагов вверх по склону, через проход в укреплениях, чтобы присоединиться к товарищам.

Когда, пошатнувшись, Даффи ступил на вершину, слыша позади топот настигающих его акинжи, он краем глаза заметил своих солдат позади выстроившихся в линию каких-то предметов вроде узких, высотой по грудь, столов и расслышал чей-то отчаянный крик:

– Господи, Даффи, прыгай!

Тон не оставлял сомнений в серьезности момента, и, не раздумывая, он бросился головой вниз, раздирая кожаные перчатки и ударяясь то коленями, то головой в шлеме об острые камни. Практически одновременно с этим воздух впереди сотрясла быстрая серия из десяти громких разрывов, точно кто-то очень проворно застучал молотком, и тут же еще две серии по десять взрывов, после чего наступила тишина.

Даффи скатился к подножию склона, оказавшись лицом вниз, с задранными вверх ногами. Когда ирландец принял сидячее положение, он сообразил, что там были за столы – вереница из десяти маленьких пушек с несколькими стволами, связанными, точно плот из бревен, где выстрел производился воспламенением пороховой змейки между всеми запальными каналами. Австрийцы называли их оргельгешутзен, но еще с Венеции Даффи привык к итальянскому названию – рибальдос.

– Дафф, быстрей сюда, – раздался голос Эйлифа. Ирландец вскочил на ноги и бегом промчался десять ярдов туда, где столпились свои.

– Ты чего там торчал? – возмущенно спросил Эйлиф. – Ведь знал же, что после двух залпов мы должны отступить, чтобы они прыгнули в зубы к этим малюткам. – Он махнул рукой на рибальдос.

– Я, – задыхаясь, вымолвил Даффи, – подумал, что отступление будет более правдоподобным, если один-двое отстанут.

Швейцарский ландскнехт приподнял запыленную бровь и смерил Даффи пристальным взглядом.

– Да ну?

Еще одна волна акинжи захлестнула разгромленные укрепления на гребне насыпи, но уже боевой дух их был сломлен. Едва два новых пушечных залпа опрокинули первые ряды, уцелевшие быстро отступили, и вскоре дозорные на стене прокричали, что акинжи отходят к своим позициям.

– Ну а как еще? – ответил Даффи. – Или, по-твоему, я просто забыл?

Эйлиф ухмыльнулся.

– Прости. – Указав в сторону новых трупов на насыпи, он пожал плечами. – Видно, и вправду удачная мысль. – Он поплелся к насыпи и начал взбираться наверх, чтобы поглядеть, в какую сторону отошли турки. Ирландец почувствовал, как горячая кровь стекает по его боку и собирается за ремнем, и вспомнил о своей ране. Зажав рану рукой, он побрел сквозь вновь строящиеся шеренги, высматривая лекаря. Впрочем, мысли его были далеки от полученной раны – он еще раз перебирал в памяти короткий разговор с Эйлифом, неохотно отдавая должное своей находчивости. “Потому что, в самом деле, – думал он, – первое твое подозрение, Эйлиф, было верным. Я действительно забыл. И каким это меня выставляет?”

Солнце показалось над восточным горизонтом, но пока что громада разрушенной стены отбрасывала