дровами или шахтеры. Продолжая разыгрывать из себя напуганного юнца, оказавшегося в непривычной обстановке, Ривас со скрытым любопытством наблюдал замысловатый танец карманного воришки – до странного напоминающий движения насекомого: серию опасливых прикосновений, завершающуюся решительным броском руки, при том что тело оставалось напряженным как пружина, готовым в любое мгновение броситься наутек, – и походку несколько перезрелой проститутки, отлично осознающей свой возраст, но справляющейся с ним с помощью уличных теней и платья, умело выставляющего напоказ ее прелести. Ривасу пришло на ум, что и сам он в эту минуту схож с пауком, как и они терпеливо сплетающим свою сеть.
Очень скоро он увидел довольно много таких, кого изображал. Совсем недалеко от него скрючился в дверном проеме тощий паренек лет пятнадцати, сердито разговаривавший с воображаемыми собеседниками. Интересно, подумал Ривас, что довело мальчишку до такого состояния? Спиртному или сифилису требуется не один год на то, чтобы разрушить рассудок, а вот наркотик – особенно венецианская Кровь – или причастие Соек делают это почти мгновенно, лишая непривычного к этому человека возможности видеть своих также почти невменяемых собеседников.
Шаталась поблизости и пьяная девица – поначалу Ривас решил, что она заодно с бездарем- пеликанистом, однако в конце концов ее увел один ухмыляющийся лысый тип, промышлявший, как по чистой случайности было известно Ривасу, торговлей Кровью. Что такого стряслось, мрачно подумал Ривас, неужели дела в бизнесе на Крови так плохи, что ты подрабатываешь сутенерством? Пожалуй, я даже выдернул бы ее из твоих лап, если бы не знал, что она тут же прибьется обратно к одному из вас.
Некоторые люди, подумал он, просто-напросто лишены воли к выживанию; все, на что они способны, – так это ждать, пока у кого-нибудь найдется время поглотить их. И раз уж так вышло, что какое-то малопривлекательное качество – будь то эгоизм или просто тщеславие – помогает мне избегать подобной... катастрофы, значит, и жизнью своей, и способностью ясно мыслить я обязан именно этому. Придется мне уж и дальше продолжать в том же духе.
Ривас улыбнулся, вспомнив свою реакцию на первое причастие у Соек: пока остальные причащенные, приходя в себя, славили Господа Сойера и спрашивали, когда причащение повторят снова, словно боялись пропустить его, юный Грегорио Ривас, пусть оглушенный, изможденный – и радующийся возможности обрести кров и общество, – уже пытался осмыслить ситуацию. Он не сомневался в том, что загадочный Нортон Сойер если и не бог, то, уж во всяком случае, больше, чем человек. Однако возможность лишиться своей личности ради того, чтобы «слиться с Господом», представлялась ему совершенно отвратительной.
Стая Соек, которая подобрала его тогда, привела его в «гнездо» – лагерь в одном из заброшенных сооружений за городской стеной – и посвятила в заведенные у Соек ритуалы. В тот же самый первый день он стал свидетелем того, как несколько изрядно уже продвинутых сектантов начали «вещать». Помнится, тогда его смутила не столько неразборчивая тарабарщина, которую они несли с абсолютно бессмысленными выражающими лицами, сколько то, что делали они это абсолютно в унисон – так, словно (Ривасу навсегда врезался в память пришедший ему тогда на ум образ) каждый из них был видимым витком какого-то огромного червя. У Риваса не было ни малейшего желания становиться таким же, и очень скоро он обнаружил, что затуманенный алкоголем рассудок неподвластен причастию. После этого он, несмотря на наложенный Мессией строжайший запрет на спиртное, принимал все меры к тому, чтобы принимать причастие только в нетрезвом виде. Это помогало ему справляться с лишающим разума ритуалом... хотя наносить ответный удар он научился только после того, как в голову ему пришла мысль применить в ритуале Соек свои музыкальные навыки.
И уж тогда он расстался наконец с Сойками и отправился в Венецию. В Венеции он нашел Кровь.
Венеция – город, постоянно живущий в ритме безумного карнавала. Подобно кристаллам в насыщенном растворе разросся он по берегам полукруглого залива, известного как Бывшая Эллейская База. В центре залива находился провал, в котором лежала подводная лодка; поговаривали, что ночной порой вода там светится всеми цветами радуги. Обладатель толстого кошелька, умеющий постоять за себя, мог, если верить слухам, найти в номерах у набережной или в барах на берегах городских каналов экзотические развлечения на любой вкус. Ривасу доводилось слышать о «парных», где желающие могли забить насмерть людей, подрядившихся на это добровольно ради денег, которые выплачивались потом их родным; о «гимнастических залах» – борделях, штат которых состоял из мутантов, деформация которых была в той или иной степени связана с эрогенными зонами; о ресторанах с кухней из морепродуктов, давние клиенты которых практически утратили способность передвигаться самостоятельно, оглохли и ослепли, но требовали, чтобы их везли туда вновь и вновь ради смертоносных, безумно дорогих блюд. И конечно же, до него доходили передаваемые шепотом слухи о самом экзотическом, самом проклятом ночном клубе. Ни одна из рассказанных об этом заведении историй не повторяла другую, но все до одной сходились в том, что равных ему по жуткому, порочному великолепию не найти. Называлось это место Дворец Извращений.
Как молодой бродяга без гроша за душой, Ривас, разумеется, не имел возможности проверить ни эти слухи, ни даже само существование таких мест. Даже тортилья с завернутыми в нее несколькими фасолинами стоила целого дня нелегкой работы – но Кровь стоила сущие гроши.
Наркотик представлял собой ржаво-коричневый порошок, который можно было нюхать, подмешивать в питье, курить или просто есть, и он погружал пользователя в полу коматозное состояние, в котором он покачивался на иллюзорных волнах наслаждения от сознания хорошо выполненного нелегкого дела, тепла и покоя; давние пользователи утверждали, что ощущают также заботливую ласку, словно сам Господь Бог качает их в колыбели.
Употребление Крови было в Венеции не самым модным занятием – возможно, потому, что самые давние пользователи Крови превращались в отталкивающих уродов. Многие из них просто-напросто умирали от голода, поскольку жалели на еду денег, которые можно было потратить на новую порцию наркотика. Почти не думая о еде, все они и не вспоминали про необходимость мыться, или бриться, или вообще ходить куда- либо, разве что доплестись до первого же встречного, у которого можно будет выклянчить талон или два, чтобы вернуться с ними в лавку, где торгуют Кровью.
Найдя себе более-менее постоянную работу мойщика посуды в одном из здешних ресторанов и подзаработав немного, Ривас наведался в маленькую, темную лавочку Крови на берегу одного из каналов. Наркотик влек его к себе, как запретный плод: в Эллее он был вне закона и стоил бешеных денег. Лавочник и сам пристрастился к зелью, а потому разразился таким восторженным панегириком в адрес Крови, что Ривас, послушав его, повернулся и ушел: чувства подсказывали ему, что этот во всех отношениях восхитительный порошок лишит его с такими усилиями вылепленного самомнения, болезненных, но неприкосновенных воспоминаний об Урании, амбиций как музыканта – в общем, всего, что делало его Грегорио Ривасом.
– Славное утро, а?
Ривас вполне правдоподобно подпрыгнул и с опасливой надеждой покосился на типа, что остановился рядом с ним. Ростом тот уступал Ривасу, но сложение имел покрепче. Лицо его – за исключением носа и глаз – пряталось под густой рыжей бородой.
– Э... ага, – осторожно согласился Ривас, поправляя на плечах лямки мешка. – Ну, разве что немного
