Ривас не удержался и зевнул – вышло так, что они со старухой зевали в унисон, – но поспешно закрыл рот, поймав на себе свирепый взгляд Бёрроуза, и заерзал, пытаясь устроиться на стуле поудобнее. Минувшей ночью он отказался от попыток заснуть после того, как приснившаяся ему Урания заставила его едва ли не выскочить из постели. Только-только пробило три. Остаток ночи он провел на крыше своего дома, выдумывая и репетируя на пеликане самые безумные импровизации на тему «Пети и Волка».

Возможно, именно из-за явного его безразличия к происходящему старая Зубовещательница немного прикрыла рот, шаркая ногами, проковыляла к шкафу и, уронив в нем несколько предметов, достала оттуда желтый пластмассовый телефон. Она пару раз встряхнула трубку, и в ней что-то зажужжало и защелкало. Хмуро косясь на Риваса, она зашептала что-то в трубку.

Несколько минут он пытался прислушиваться к ее бормотанию – интересно ведь, что сообщают о тебе миру духов. Однако прерванный сон не отпускал его подобно слабому, неприятному запаху, на который можно не обращать внимания, но который напоминает о себе, стоит тебе пошевелиться. В конце концов он со вздохом сдался и перестал отгонять воспоминание.

Урания приснилась ему стоящей на коленях в длинном ряду людей. Судя по окружению, дело происходило в типичном гнездовье Соек – в небольшой комнате какого-то полуразрушенного здания, заваленной не представлявшим интереса для мародеров хламом. Священник – известный как сойер, ибо при исполнении причастия тот превращается в подлинное, буквальное воплощение Мессии, самого Нортона Сойера, – шел вдоль цепочки коленопреклоненных людей, задерживаясь перед каждым ровно настолько, чтобы дотронуться до его или ее лба.

Каждый из тех, до кого он дотронулся, реагировал на его прикосновение, по меньшей мере содроганием; многие же падали, корчась в судорогах. Ривас очень отчетливо помнил свое собственное первое причастие – как двигался вдоль цепочки, приближаясь к нему, священник, как он думал про себя, что означает такая реакция: истерию или просто кривляние... а потом сойер подошел к нему и дотронулся до его лба, и физическое потрясение оглушило его. Он очнулся, лежа на полу, только через полчаса – с больной головой, весь разбитый, ничего не соображающий.

Ему приснилось, как сойер подошел к Урании и прикоснулся к ней, и она закашлялась кровавыми брызгами и не прекращала кашлять даже тогда, когда воздуха у нее в легких не могло уже оставаться ни капли, и когда Ривас бросился к ней и подхватил на руки, он ощутил, как плоть ее истончается под одеждой. Долго-долго держал он захлебывающуюся кашлем девушку, и когда она наконец затихла и он, оторвав лоб от ее плеча, заглянул ей в лицо, он увидел только уставившийся на него пустыми глазницами череп.

И еще, вспомнил он с ясностью, от которой его едва не стошнило, это открытие никак не повлияло на его решение вернуть ее в Эллей и жениться на ней. Он потер руками глаза и смахнул упавшую на них прядь волос.

– Ага, – произнесла старуха, разгуливая взад-вперед с прижатой к уху телефонной трубкой. – Нейтроны, говорите? Черт возьми. И... блок цилиндров ? Боже сохрани! – Она скосила глаза на Риваса – убедиться, что ее эзотерическая терминология произвела на него впечатление. Он обратил внимание на то, что шнур от трубки не был подключен ни к чему и конец его волочился за ней по полу. Интересно, подумал он, запутается она в нем или нет. – Десять-четыре, – произнесла она наконец, положила трубку на подоконник – наверное, остывать, – и повернулась к своим посетителям. – Ну, духам есть что сказать. Вот вы, сэр, – она ткнула скрюченным пальцем в сторону Риваса, – являетесь средоточием неясности. Видите ли, во всех измерениях присутствует неизвестный фактор – икс, как сказали бы математики. Поэтому для того, чтобы распутать вовлеченные в это линии жизни и увидеть, которые из них ведут к благополучному исходу, необходимо...

Она пустилась в пространные рассуждения, полные терминов вроде «личностных резонансов» или «периода орбитального обращения души», время от времени тыча рукой в сторону своих запыленных, явно собранных безвсякого намека на систему книг – как бы в подтверждение своих слов. В завершение она извлекла колоду игральных карт и, перетасовывая их, сообщила, что Матт Сан-довал, легендарный Первый Туз Эллея, изобрел эти пятьдесят две карты на своем смертном ложе исключительно для того, чтобы люди могли обращаться к нему со своими проблемами и после его отхода в мир иной. Четыре «туза», пояснила она посетителям, названы так потому, что представляют четыре стороны самого Туза. Перетасовав карты, она принялась раскладывать их перед собой на столе в некотором подобии порядка, хмурясь или, наоборот, кивая с каждой новой открытой картой.

Ривас перестал обращать на нее внимание. На протяжении нескольких последних лет он потратил много сил на то, чтобы обучиться древнему письму с его безмолвными буквами и до безумия непонятными словами, так что прочел несколько книг и журналов из тех, что украшали полки достаточно уважаемых домов. И хотя ему так и не удалось понять до конца этот яркий, людный «электрический» мир более чем столетней давности (даже тогдашние карты показывали побережье южной Калифорнии, которого просто-напросто не существовало), он по крайней мере убедился в том, что большинство тех, кто зарабатывает на жизнь, утверждая, будто хорошо разбирается в древних чудесах, на деле знают о них куда меньше, чем он.

Ее рассказ, например, о том, как Сандовал изобрел игральные карты, и о том, как тот назвал тузы в честь своего собственного титула, был вывернут с точностью до наоборот. Ривас читал один журнал, издававшийся в правление Первого Туза, и узнал из него, что люди хотели провозгласить человека, основавшего валюту, отстроившего городскую стену, беспощадно прижавшего к ногтю банды каких-то «мотоциклистов», известных как «ухари», и возродившего сельское хозяйство, своим королем. Сандовал принял обязанности, но не титул. «Королей много, – говорил он, если верить журналу, – а Королева, или Валет, или Джокер не подойдут. Я буду первым Тузом».

Тем временем старуха, похоже, устала разглагольствовать.

– Я вижу успех для вас обоих, – сказала она. – Духи говорят, ты готовишь на газовой плите. – Она ткнула пальцем в Бёрроуза. – Я вижу рост твоего богатства, я вижу, как эти старые бутылки с бренди так к тебе и катятся.

Ривас покосился на Бёрроуза. Да, одно упоминание бренди заставило того с потрохами заглотить наживку: старый козел выпучил глаза, а костяшки пальцев его побелели – с такой силой стиснул он подлокотник кресла.

– А для тебя, – продолжала она, тыча пальцем в Риваса и не сводя глаз с его безымянного пальца – без кольца, конечно, – я вижу... воссоединение с давно потерянной подругой... и шестерых здоровых детишек.

Ривас зажмурился. Дура старая, подумал он в приступе паники, что ты несешь, ведь этот идиот верит твоим дурацким предсказаниям! Музыкант с опаской покосился на старика – и точно, Бёрроуз холодно смотрел на него, покачивая головой.

– Интересно, – пробормотал Бёрроуз, – насколько велик риск.

Собственно, Ривас уже решил для себя, что за Уранией отправится и бесплатно, и без чьей-либо