Искариот все эти долгие годы путешествий дорогами Палестины часто думал о своей судьбе, горькой и неудачной. Но прошло совсем немного времени, и ученик Назорея всё чаще стал мысленно благодарить меня, римского прокуратора, за то, что я заставил его, бедного уроженца захолустного городка, совершенно по-новому взглянуть на жизнь. Ведь раньше Иудой владели всё больше мысли о том, как бы и где побыстрее разбогатеть. Он и к бунтовщикам-то примкнул, надеясь на смутное время, а потому, занимаясь разбоем, рассчитывал, что с каким-нибудь мытарем могла находиться приличная сумма золотом или серебром. Идейным борцом против власти Рима Иуда себя никогда не считал, а тут ещё неожиданное задержание, о чем он как-то всерьёз не задумывался и даже не предполагал, какие последствия могут ожидать его за участие в мятежах и бунтах. Когда римские легионеры поставили Иуду в один ряд с заложниками, когда к его ногам рухнуло обезглавленное тело одного из пленников, когда он сам вдруг внезапно оказался на пороге смерти, в тот самый момент Искариот действительно был напуган, унижен и раздавлен. Поэтому из-за боязни умереть он принялся неистово убивать своих соплеменников. И только лишая их жизни, Иуда неожиданно для себя сделал вывод, что истинным и полным властителем Палестины являюсь именно я, римский наместник. Так же он ещё понял, что одного моего слова или жеста хватило бы для того, что бы растереть его, бедного уроженца Кериота, в пыль, втоптать в грязь, живым закопать в землю и даже четвертовать. Для Иуды в мгновение ока поменялись все жизненные принципы, ибо все его попытки разбогатеть оказались пустой и глупой суетой, не имеющей совершенно никакого смысла, если его жизнь и судьба зависела от чужой воли.
«Какая тогда польза от богатства, когда любой римский воин вправе схватить меня и подвергнуть наказанию, или даже убить?» – думал Иуда, и от этих мыслей на душе становилось ещё грустнее и тоскливее. Золото и серебро не представляли для него уже такой большой интерес, как прежде, ибо он внезапно согласился с неоспоримым фактом, который продемонстрировал ему я, прокуратор Иудеи, что богатство – это не главное условие для жизни. Но власть! Именно власть – вот та первая необходимость для человека, ибо у обладающего ею будут и моральное удовлетворение, и материальные блага.
– Что деньги? Они как пыль под ногами путника! Один сильный порыв ветра и нет ничего! Даже имея большие богатства, можно потерять их в одночасье, причём вместе с жизнью. Конечно, за деньги продаётся и покупается всё, и власть в том числе, но власть временная и какая-то ущербная. Власть и золото должны составлять единое целое. А для этого надо всего-то стать просто тетрархом, прокуратором, царём или кесарём. Но вот только как это осуществить? Как добраться до этой самой власти мне, бедному потомку Евера? Поднять восстание и встать во главе его? Но это опасно. Однажды мне уже пришлось увидеть, как римляне расправляются со своими врагами, – постоянно размышлял и разговаривал, спорил сам с собой Иуда.
Уроженец Кериота ни на минуту не забывал нашу первую встречу в Ивлеаме, ибо урок, что преподал я ему тогда, произвёл на него слишком уж большое впечатление. Страх, вначале охвативший несостоявшегося бунтаря, долго держал его в своих объятиях, но постепенно всё-таки покинул тайного моего соглядатая. А несколько месяцев спустя после того рокового для него свидания Иуда даже настолько осмелел, что наивно начал полагать: доведись ему ещё раз столкнуться со мной, то ни за что бы не испугался. Но это была лишь обычная бравада человека низких моральных качеств. Искариоту хотелось убедить самого себя, что давнишнее то предательство не являлось проявлением слабости или добровольным желанием, но стечением обстоятельств, загнавших в тупик и потому вынудивших его пойти на столь омерзительный поступок. Хотя он прекрасно понимал всю абсурдность своих предположений и оправданий, ибо страх его так и не ушёл навсегда, но затаился где-то в самой глубине души, готовый в любой момент вырваться наружу.
– Но прокуратор весьма далеко от Галилеи, – в который уже раз утешал сам себя Иуда, – деньги из казны он платит не малые, а потом жизнь очень изменчива. Глядишь, и я когда-нибудь стану большим начальником.
В Искариоте всегда боролись одновременно два весьма противоречивых чувства ко мне, римскому прокуратору: животный страх и восхищение. Причём преобладало скорее восхищение, ибо решительность, жестокость и безграничная власть моя над людьми заставляли трепетать его сердце при воспоминаниях о нашей первой встрече.
– Да-а-а! Вот это настоящая власть, когда свободно можно распоряжаться жизнями других, заведомо зная, что стоишь под охраной закона, – таков был окончательный вывод Иуды. Ему понравилось то самое чувство полной власти, когда он, хотя и был тогда не в праве помиловать заложников, и прекрасно понимал это, но зато мог безнаказанно забрать у них жизнь, радуясь про себя в тот миг своему мимолётному могуществу над человеком. Он не кривил душой, а потому и не боялся признаться самому себе о своих тайных помыслах. После той встречи, которая, обрушившись на него множеством впечатлений, закончилась довольно неожиданно, Иуда твёрдо решил, что бороться против римлян он больше никогда и ни за что не будет, но на сотрудничество с ними обязательно пойдёт, если это станет сулить ему хорошую выгоду.
Иуда пребывал в полной панике. Сегодня у него произошёл весьма неприятный разговор с Иисусом, и этот разговор его здорово напугал. Искариот уже давно начал замечать, что учитель, как называли Иисуса между собой все его ученики, чуть по-другому стал относиться к нему, как-то более прохладно, и настороженно, даже немного подозрительно.
Ради правды, однако, стоит признать, что Иуда всегда недолюбливал Иисуса, хотя тот и спас ему жизнь, но ведь не по собственной же воле уроженец Кериота стал учеником проповедника. Поначалу Иуда тяготился дальних переходов, однако, короткое время спустя, ему стало нравиться ходить с Иисусом по Галилейским городам и деревням. Было очень приятно видеть, как встречали Назорея люди, но ещё более ощущать на себе радость тех встреч, ибо часть почестей, что оказывались учителю, по справедливости, как считал Иуда, принадлежали и ему, ученику, первому среди всех. Но прошло всего полгода, и тайного моего соглядатая начала понемногу раздражать растущая изо дня в день известность проповедника. Особенно Иуду злило, когда местные жители, окружив Иисуса большой толпой, смотрели на него с надеждой в глазах, словно не человек был перед ними, а сам Бог. Они обращались к нему за помощью, радовались каким-то его, казалось бы, ничего не значащим, словам, верили обещаниям и уходили довольными радостными и счастливыми. С каждым днём внутри Искариота росло раздражение, что на него совершенно не обращают внимания, как будто он, Иуда, сам был из той же многочисленной и безликой толпы, которая собралась послушать очередные проповеди его учителя.
«Разве смог бы Иисус проповедовать, если бы все его мысли были заняты хлебом насущным? Вот то-то и оно», – думал ученик, немного завидуя и злясь оттого, что никто вокруг не понимал столь простых вещей, да и сам Иисус, казалось, видел в нём всего лишь простого своего сопутника.
Время летело быстро, и вскоре Назорей, его нищета и бескорыстие, которые поначалу удивили Иуду и даже чуть восхитили, стали понемногу раздражать ученика, вызывая тайную злобу. Надежды обрести с помощью проповедника вожделенную власть, замаячившую было на горизонте, вдруг рухнули, не оставив и следа. Поначалу Искариоту даже казалось, что вот оно – богатство, вот – власть, бери сразу всё, держи и не выпускай из рук. Простые люди готовы были носить Иисуса на руках и отдать ему всё, что бы тот ни попросил, но он ничего не просил и ничего не брал, и даже, напротив, отдавал сам. Иуда был обескуражен, он понять этого не мог, да и не хотел. Случай же, произошедший как-то в Кане, вообще изумил уроженца Кериота и вверг его в дикую ярость, которую он с трудом сумел тогда сдержать. Хотя ему в первое мгновение очень хотелось бросить всё и, захватив с собой артельные деньги, уехать из Галилеи подальше. Но куда мог убежать уроженец Кериота? Страх, что придётся отвечать перед прокуратором, не позволял Иуде совершить столь опрометчивый поступок, вот и приходилось ему терпеть сумасбродные выходки «дорогого» учителя. Даже сейчас, вспоминая той случай, Иуда скрипел от злости зубами и сжимал кулаки. Ну, где это было видано и слышано, чтобы для проведения свадьбы совершенно незнакомых людей человек тратил бы собственные деньги. А Иисус потратил. Мало того, что он приказал Иуде накупить вина и еды, так оставшиеся деньги просто взял и подарил молодой семье, не думая о том, на какие средства им двоим, ему и Иуде, жить дальше.
– Ничего, брат, – весело и беззаботно рассмеялся тогда Назорей, сидя за свадебным столом, – мы с тобой ещё заработаем. Ведь наши руки умеют трудиться, а, значит, не пропадём!
Постепенно уроженца Кериота стало раздражать в Иисусе абсолютно всё, но он терпел. Сейчас Иуда уже ни за что не покинул бы учителя, даже если бы имел на то разрешение от прокуратора. И ничего
