– Да, но для начала мне хотелось бы принести вам свои извинения за случившееся во время нашей предыдущей встречи. То, что вы увидели в вашей спальне, больше не повторится.

Голубые глаза ее собеседницы озадаченно посмотрели на нее, а затем Хелена рассмеялась:

– О, надеюсь, что мое присутствие не слишком вас смутило. Вы так стремительно удалились.

– Мне было очень стыдно. Я понимаю, что мы сильно оскорбили вас, и поэтому мне бы хотелось от всей души попросить у вас прощения.

Хелена расхохоталась, словно услышала слова ребенка, неосознанно сказавшего нечто очень смешное, а потом спокойно заметила:

– Меня приговорили к десяти годам заключения. И мне не приходится надеяться на то, что все это время мой муж будет хранить мне физическую верность. И мне нет никакого дела до того, как он будет себя вести. Но я считаю, что использование для этой цели домработницы – разумное решение данной проблемы.

– Вы очень расчетливая женщина.

Хелена слегка пожала плечами, взяла чашку и отпила кофе. Ивонн обратила внимание на то, что ее ногти были коротко подстрижены, но при этом тщательно обработаны и покрыты бесцветным лаком.

– Не стоит излишне усложнять ситуацию.

– Причиной моего стремительного ухода тогда было не столько чувство стыда, сколько страх, – продолжила Ивонн. – Я тогда думала, что вы убиваете всех любовниц своего мужа, которых застаете с ним.

– Ах вот в чем дело!

Хелена с выражением полного равнодушия продолжала смотреть на собеседницу.

– Но мы обе знаем, что это далеко не так.

При этих словах ни один мускул не дрогнул на лице жены Бернхарда.

– Бернхард обо всем мне рассказал. Он рассказал о том, как произошло это преступление и кто настоящий убийца.

Если Ивонн ожидала увидеть ее реакцию, то ей пришлось разочароваться. Эти слова не вызвали у Хелены ни капли смущения или, по крайней мере, изумления. Она продолжала смотреть на Ивонн с выражением вежливого внимания, словно речь шла о недомоганиях во время менструации или неприятностях на работе.

– Почему вы взяли на себя преступление другого человека?

– Бернхард не вынес бы тюремного заключения, – напрямую ответила она. – Он бы сгинул здесь. Я взяла на себя его вину только из-за любви к нему и только потому, что хотела уберечь его от этой участи.

– Значит, мученица, – констатировала Ивонн. – Я так и думала. Однако если вы надеетесь на то, что вас канонизируют, то у вас плохие шансы. Те кандидаты, которые берут на себя грехи других людей и страдают во имя их избавления, не пользуются особым расположением в Ватикане. Там придерживаются мнения, что такое оказалось под силу только одному человеку и нельзя ставить себя с ним в один ряд. Это расценивается как… да, как дерзость.

Хелена расхохоталась от души:

– Вы слишком серьезно к этому подходите. Конечно, я бы могла не брать на себя вину Бернхарда, тогда бы ему самому пришлось все это расхлебывать. Это целиком вопрос целесообразности. Кто – то должен понести наказание. И я лучше его подхожу для этой роли. По сложившемуся уже жизненному укладу это больше подходит мне, так как у меня нет проблем с дисциплиной и у меня нет боязни замкнутого пространства. Когда я выйду на свободу, смогу продолжить свою работу медсестры. В деле ухода за больными всегда требуются руки. А на карьере Бернхарда тюрьма поставила бы крест. В его работе нельзя вот так запросто явиться после пяти-шестилетнего отсутствия и продолжить с того места, где когда-то остановился.

– Значит, у вас все здорово?

– Я так не сказала. Но я справляюсь.

– Ас другими заключенными вы ладите?

– О да. Я ведь осуждена за убийство, а к этому относятся с уважением.

– И вы с кем-нибудь здесь уже сблизились?

– Нет. У меня мало знакомых, как в тюрьме, так и за ее пределами.

– Но, должно быть, очень тяжело находиться вдали от мужа. Насколько я понимаю, вы были с ним очень близки.

Хелена кивнула, и впервые за время их беседы Ивонн увидела, как выражение ее лица стало несколько мягче и чувственнее. Жена Бернхарда расстегнула «молнию» на своей спортивной куртке и достала медальон, висевший на цепочке на ее шее.

– У меня всегда при себе есть его фото, – сказала Хелена.

Она обхватила пальцами медальон и несколько секунд подержала его в руке, а потом, не открывая, спрятала снова под куртку. Этот жест показался Ивонн таким привычным и даже ритуальным, что она подумала о том, что там могли бы быть четки либо распятие.

– Но наказание не исчерпывается только практической стороной вопроса. Это еще и возможность… искупить вину, так это называется. И Бернхард не в состоянии это сделать сам. Вы отняли у него такую возможность. Вы даже не оставили ему выбора. Вы хоть раз задумывались над этим?

Хелена после непродолжительного молчания произнесла:

– Вы так мало знаете моего мужа. Вы можете представить его в этом закрытом учреждении, в компании с торговцами наркотиками, насильниками и наемными убийцами? С людьми, которые с самого детства росли в грубой и жестокой среде, для которых единственный существующий в жизни закон – это право сильного за счет слабого. Как вы считаете, сумел бы Бернхард сам справиться в таком окружении?

– Не знаю. И вы не знаете, и Бернхард тоже. И до тех пор не узнает, пока у него не появится возможность почувствовать это на собственной шкуре.

Хелена, склонившись над столом, тихо, но при этом резко, заметила:

– Они бы уничтожили его.

– Откуда такая уверенность? Вы же смогли найти способ приспособиться к здешним условиям. А почему Бернхард не смог бы? Он наверняка не настолько слаб, как вы думаете.

Хелена посмотрела на свою собеседницу усталым снисходительным взглядом, словно нисколько не сомневалась в том, что доказывать что-то Ивонн было делом бесполезным.

– В ваших взаимоотношениях у каждого из вас была своя строго отведенная роль, – продолжила Ивонн. – И это очень подходило к той ситуации, когда вы познакомились, в которой вы были медсестрой, а он – пациентом. Однако не кажется ли вам, что пришла пора поменяться ролями? Бернхард рассказывал мне, что ваша мать была очень больным человеком, а отец – алкоголиком. У моей матери было психическое заболевание. При таких родителях приходится быть сильным. Но нужно ли это на самом деле? Я считаю, что сильнее становишься тогда, когда делаешь добрые дела. Но нужно попробовать и быть чуточку слабее. После стольких лет это будет нелегко, и потребуется тренировка. Нужно учиться быть слабым. А Бернхард должен развивать в себе силу. Возможно, он уже сейчас в одном ряду с сильными.

– Есть люди, которых трудности закаляют. Нора, и вы и я, мы обе относимся к этой категории. А есть такие, кто ломается и идет ко дну. Таков мой брат, и Бернхард тоже. Это именно так, я хорошо его знаю.

– Но вы не жили с Бернхардом со времени совершения убийства. А я была рядом с ним и знаю, что его мучит сильнейшее чувство вины. У него бывают ужасные приступы страха. Однажды мне пришлось даже везти его в больницу, поскольку он задыхался. Хелена, вы возложили на его плечи тяжелое бремя, которое, возможно, тяжелее даже тюремного заточения. Его преследует чувство вины не только за совершенное им преступление. Он ощущает свою вину и перед вами, поскольку вы взяли на себя его наказание. Но ведь это так нравится мученикам, не так ли? И сколько бы вы ни страдали, всегда есть некто, кто страдает еще больше: это как раз тот человек, который и стал причиной этих страданий.

– Еще кофе?

Ивонн покачала головой, а Хелена, налив себе кофе, спокойно и деловито возразила:

– Вы ничего в этом не понимаете и никогда не поймете. У нас с Бернхардом особые