Сталина.

И даже тот, кто знал кровавую правду, никогда не смог бы выстрелить в этого маленького человечка с желто-коричневым, изрытым оспой лицом и гнилыми зубами, ибо стрелять в товарища Сталина это больше, чем выстрелить в себя. Это означало бы убить идею, за которую настоящий коммунист готов заплатить цену куда большую, чем его собственная жизнь.

Но какие такие личные качества вождя одурманили его ближайшее окружение, партийный аппарат, остальных коммунистов, весь народ, наконец? Может быть, прав Платон, утверждавший в трактате «Государство», что от тимократии — власти честолюбцев — человечество следует к олигархии — власти немногих… Эта власть в свою очередь взрывается бедными, утверждающими демократию, власть народов, господство большинства, диктатуру определенного класса. Но демократия, такая, казалось бы, идеальная с точки зрения социалистических воззрений форма правления, таит в самой себе опасность вырождения в тиранию — наихудший вариант реальной действительности.

Именно тирания, указывает Платон, сильнейшее и жесточайшее рабство, возникает вдруг из всеобъемлющей свободы.

С удивительной и, добавим, пугающей прозорливостью показывает старый мудрец, как народное представительство становится тем корнем, из которого произрастает тиран. На первых порах, говорит Платон, будущий вождь «улыбается и обнимает всех, с кем встречается, не называет себя тираном, обещает многое в частном и общем, освобождает от долгов, народу и близким к себе раздает земли и притворяется милостивым и кротким ко всем».

Читая Платона, невольно приходишь к мысли, что философ постиг секрет перемещения во времени и побывал в нынешнем веке… Тирану, справедливо и пророчески утверждает Платон, необходимо постоянно воевать с кем-либо, чтобы народ чувствовал потребность в предводителе. Поскольку такие войны разоряют страну, приводят ко все новым и новым тяготам, у народа пробуждается ненависть к вождю… И даже те, кто способствовал его возвышению, осуждают избранника. В свою очередь, тиран, желающий сохранить власть, оказывается перед необходимостью уничтожать всех, кто сомневается в его правоте. Он будет вести кровавое дело до тех пор, предостерегает потомков афинский философ, «пока не останется у него ни друзей, ни врагов, от которых можно было бы ожидать какой-нибудь пользы».

В том, что Сталин был тираном вселенского пошиба, теперь уже не сомневаются, наверно, даже сталинисты. Другое дело в том, что назрела необходимость получить ответ на вопрос: можно ли было избежать подобного жестокого расклада? И поэтому крайне важно уяснить все факторы, объективные и субъективные, которые сложились воедино и привели к тому, что было обозначено весьма индифферентными и легковесными, увы, словами «культ личности».

Но справедливо ли платоновскую схему, подсмотренную им в античных реалиях, налагать на такие близкие нам события конца прошлого и начала нынешнего веков? Ведь времена, отстоящие от тогдашних на две тысячи с лишним лет, иные, и место действия перенесено в государство Третьего Рима… Да, такой прием, может быть, не годится для исторической науки, но литератор может позволить подобную вольность.

Действительно, что мы имели в России до семнадцатого года, если не подлинную олигархию? Она была безжалостно сметена революцией, к власти пришли бедняки, установилась диктатура пролетариата, а если точнее — диктатура партии большевиков, а еще точнее, в нынешнем ее виде — функционерского аппарата.

Объективности ради следует согласиться, что российское общество, в котором партия большевиков начинала тайную, разрушительную деятельность, было куда более плюралистичным, нежели навязанное силой диктатуры, теперь уже неважно какой, нашему народу. Да, государственное правление империи было олигархическим, да, имело место монархическое самодержавие, да, существовал царизм, опиравшийся на огромный бюрократический аппарат, было засилие помещиков и фабрикантов, хроническое малоземелье крестьян и нищета рабочих. Но была и многопартийная система, была и Государственная дума, существовали и сельские сходы самоуправления в деревне, множество действительно работающих беспартийных обществ, земство, наконец. Пусть с известной, исторически обусловленной ограниченностью, пусть с традиционной «азиатчиной», пусть в псевдодемократичных формах, но ведь все это было, было… Во всяком случае, царская тюрьма и ссылка в позднейшем восприятии большевиков, захвативших власть в семнадцатом, но объявленных Сталиным «врагами народа» в тридцать седьмом, выглядели чуть ли не «золотым веком» по сравнению с исправительными учреждениями ГУЛАГа.

Демократия как форма правления в России умерла, едва успев появиться на свет, доказав тем самым, что схема Платона «работает» не всегда. Тирания вдруг вздыбливается над обществом, не дав ему насладиться радостью народного представительства.

Была ли этому виной только личность Сталина, превратившегося в тирана всех времен и народов, тут уж безо всяких кавычек?

Вовсе нет. Вариантность развития человечества предполагает и другие пути для нашего несчастного народа. Но вряд ли стоит моделировать по принципу «Что бы мы имели, если бы…» Если бы письмо Ленина зачитали на заседании съезда, а не келейно по делегациям. Если бы Каменев и Зиновьев проявили б?льшую принципиальность, а не затевали политические игры внутри Политбюро, игры, в которых разменной монетой, как им, вождям партии, казалось, был незаметный генсек-аппаратчик, сумевший обойти всех и банально разменять их самих — позволим себе употребить модное тогда словечко революционного сленга.

Личными его качествами не объяснить поддержку Сталина большинством партии. Скорее наоборот, качества эти были нетерпимы в общении, поэтому генсек первым делом убирал тех, кто стоял с ним рядом.

Совершенно ясно, что для уяснения этого исторического феномена необходимо исследовать объективные особенности социальной психологии сопутствующей Сталину эпохи.

Прежде чем рассмотреть главный, господствующий в сознании революционеров всех иерархических рангов фактор — нетерпение, попробуем увидеть два основных, далеко не одинаковых в количественном и интеллектуальном отношении слоя, из которых состояла партия большевиков. Первый из них, естественно, соратники Ленина. Опыт их партийной деятельности, протекавшей, как правило, в условиях подполья и заграничного существования, был пронизан жестким централизмом, так необходимым в условиях самодержавия и его довольно профессионально действующей охранки. Методы конспиративной борьбы коренным образом меняют внутренний мир человека, формируют его характер, накладывают серьезный отпечаток на мироощущение индивида, определенным образом искажая его восприятие нормального человеческого бытия.

Все устремления, помыслы лидеров большевистской партии были ориентированы на революцию как ближайшую цель. Строительство же социалистического общества виделось как некая туманная еще, хотя и реальная в теоретических трактатах Ленина цель. Но сначала революция, захват власти, а уже потом будем думать, что же нам с этой властью делать. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…» Согласно этой формуле идеал социализма виделся в некой перспективе. Опыта общенародного строительства государства нового типа не было. Впрочем, и сама революция, как начальный этап этого строительства, была разрушительной, хотя и учредительно-организационной.

Но вот вспыхнула гражданская война, которая вовсе не была безальтернативной, зачастую она инсценировалась неумелыми действиями комиссаров, того же Сталина, плохо знавшего подводные течения тогдашней народной жизни, сказывалась прежняя консперативность образа жизни большевиков, их лидеров. Война эта неумолимо привела к военному коммунизму с его железной дисциплиной, продразверсткой, расстрелами всех и всяческих «контриков», в число которых попадали и сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Но… лес рубят — щепки летят.

Едва Советская власть отбила атаки с «четырнадцати разных сторон», кстати, в это число включались и прибалтийские, и закавказские буржуазные режимы, Ленин нашел выход из острейшего экономического и социального кризиса в новой экономической политике, просуществовавшей до 1927 года.

Почему Сталин вернулся к военному коммунизму, нарядив его, конечно, в иные идеологические одежды? Ведь нужды в тех методах, от которых партия по предложению Ленина отказалась после гражданской войны, не было никакой…