Это сможет вынести далеко не каждый. Более того, человеку это вообще не под силу. А Сталин выносил… Ведь Лаврентия Павловича нельзя считать в таком раскладе исключением. При всей его близости к вождю Берия был только слугою. Доверенным, правда, но лакеем.

Обладал ли Сталин сильным духом, железной волей?

На первый взгляд — безусловно обладал. Ведь сумел же он всех перехитрить, а потом уничтожить, удерживать единоличную власть более тридцати лет… Тогда, может быть, прав Троцкий, который назвал Сталина «хитрой посредственностью»? Видимо, и это не так. Скорее всего, посредственностью Сталин, конечно, не был. Трагедия заключалась в том, что, во-первых, он был человеком не на своем месте, а, во- вторых, пришельцем, возникшим со стороны, другими словами — иностранцем. Об этом со всей наглядностью свидетельствует и характеристика его деловых качеств, и характеристика исторического происхождения. Из последнего вытекает отношение к стране, которую он подмял под себя железной диктатурой личной власти, его отношение к событиям, внутренним и внешним.

Диктуя в Горках политическое завещание, Ленин подчеркивал: Сталин обладает определенными организаторскими качествами, которые отклишировались в опыте партийной работы. Но Сталин в отличие от Владимира Ильича никогда не был продуцитором, в хорошем, глубоком смысле этого слова. Любая государственная система обладает административными функциями. В этой сфере и на этом уровне Сталин чувствовал себя как рыба в воде, и Страну Советов он в конечном итоге заадминистрировал до тоталитарности, переходящей порою в гротескный и одновременно кровавый абсурд в традициях щедринского города Глупова.

Ничего нового, оригинального, своего в теории социализма Сталин не создал. Все его идеи — это бледные, а главное, извращенные копии письменно и устно высказываемых сентенций Троцкого, Бухарина, Рыкова, Томского и других. Кроме Ленина. Повинуясь принципу сальеризма, Сталин, может быть, он делал это даже интуитивно, а не сознательно, облегчим ему этот грех, отрицал все, что было предложено Владимиром Ильичом. Но от Сальери Сталин отличался тем, что первый все-таки был хорошим композитором, хотя и не гениальным. Сталин же только, если продолжить аналогию, хороший аранжировщик мелодий, придуманных другими.

Разумеется, такие люди тоже необходимы обществу, как проводники новых идей к умам широкой массы, как двигатели теоретических новаций. Но коль отсутствует центр, где вырабатываются гениальные идеи, а его заменяет каркасная административная система, бесплодная в духовном отношении, препятствующая возникновению каких-либо генераторов нестандартного мышления, происходит то, что произошло.

И если признать существование некоей сильной воли Сталина, то она проявлялась в количественном отношении, распространялась вширь, а не вглубь, давала трагические сбои — отрицание роли социал- демократии в рабочем движении, бездумность внешнеполитического курса перед войной, первые дни и недели войны, оценка стратегической позиции на сорок второй год, неумение увидеть перспективы в физике, биологии, военном деле, наконец…

Но главная беда Сталина, которая принесла неисчислимые бедствия советскому народу, да и остальному человечеству, была в том, что «вождь всех времен и народов» являлся законченным и ярко выраженным метафизиком. Истоки этого надо искать, наверно, тоже в его былой религиозности, ибо любая вера метафизична по самой природе своей. Не обладая диалектическим мышлением, нельзя оценить новое, невозможно правильно разобраться в том невообразимо сложном конгломерате противоречий, которые возникают в политической и экономической жизни страны и всего цивилизованного мира.

Человек, бойко рассуждавший в четвертой главе «Краткого курса ВКП(б)» о диалектическом материализме, в конкретных действиях лидера партии и государств совершал такие чудовищные ошибки, которые говорят о том, что диалектики как метода Сталин, по существу, никогда не понимал.

Возникает резонный вопрос. Каким же был психологический процесс возвеличивания Сталина в его собственных глазах, с помощью какого нравственного, вернее, безнравственного механизма уверовал он в собственные непогрешимость и гениальность? Следует обратить внимание на устоявшуюся еще до войны привычку вождя говорить о себе в третьем лице. «Товарищ Сталин считает… Товарища Сталина нельзя обманывать… Товарищу Сталину это непонятно…» Поначалу окружавшие генсека люди удивлялись этой его манере, потом свыклись, воспринимали как должное.

Объяснение кроется в том, что Сталин интуитивно понимал: убедить самого себя в собственной гениальности можно, лишь отделив себя… от себя. Не только вознестись на ступень, не доступную простым смертным, но и отодвинуть все человеческое от того божества, которому он, Иосиф Джугашвили, поклонялся, называя самого себя уже в качестве обыкновенного гражданина «товарищем Сталиным». Налицо эдакий глобальный нарциссизм, чудовищная иллюзия исключительности, этический солипсизм, разрушить или опровергнуть который не было дано никому, кроме всесильной Смерти, уравнивающей перед собой всех: и Моцартов, и Сальери.

Или это банальное раздвоение личности?

Во всяком случае, при жизни Сталина только такой, надутый всеобъемлющим ложным величием образ «отца народов» мог вознестись над личностью Ленина и с высоты возведенной винтиками пирамиды с пренебрежением взирать на Владимира Ильича.

Ведь с горной вершины все кажутся одинаково маленькими. И автоматы-«винтики», и гении…

Поэтому Сталина можно считать жертвой только с нашей, гуманистической, позиции. В глазах людей нравственных, обладающих развитым этическим чувством, он — существо с потерянной человеческой душой. Разумеется, цена его жизни как индивидуума никак не соизмерима с другими жизнями, которые Сталин отобрал у миллионов.

Но можно ли судить о душе с помощью арифметики? Только вот была ли вообще у Сталина душа?..

Высшей справедливости ради, коль взялись судить о вожде не по уголовным законам, надо признать, что Иосиф Сталин в критических ситуациях мог спускаться на землю, пытался относительно трезво оценивать обстановку. И, кто знает, сумел бы он принести человечеству пользу, оставь его судьба на каком-то ином, соотносящемся с его личностной структурой, месте.

Когда разразилась война, Сталин решил: все кончено. Но потом с удивлением увидел, что страна сопротивляется, народ бесстрашно борется с врагом, ломает планы немецкого блицкрига, несмотря на внезапность для армии и народа нападения, слабое вооружение и недостаток грамотных полководцев. И вождь, всегдашний иностранец в принадлежавшем ему государстве, впервые вдруг начал если не понимать, то чувствовать истинную природу русского человека, его способность на небывалые мужество и героизм.

И тогда в суждениях Сталина произошел резкий перелом. Экспрессивная натура вождя совершила скачок от отчаяния не только к надежде, но и к вере во всемогущество советского народа. Эта новая крайность как проявление метафизического мышления привела его после Московской битвы к выводу, что войну можно закончить уже в 1942 году. Такой злополучный вывод лег в основу всех стратегических планов Ставки ВГК на сорок второй год. И этот новый просчет Сталина привел Страну Советов к еще большим потерям, чем в сорок первом…

Мучительно преодолевая сопротивление собственного «я», когда необходимо было слушать советы профессионалов и даже порой принимать их к сведению, в течение всей войны Сталин с переменным успехом учился воевать.

Товарищ Сталин не знал сомнений. Робость и неуверенность время от времени охватывали того невзрачного и щуплого человека по имени Иосиф Джугашвили, который жил в его незыблемом, гранитно-