Лернов исчез сразу после того памятного дня. Вернулся магиссимус через месяц мрачнее тучи и занялся обещанным. Под косыми взглядами коллег-магов Ираклий Кармелас надел мантию члена Верховного Ковена, принес присягу и, самое главное, принял новый факультет.

После торжественной церемонии Лернов пригласил свежеиспеченного декана к себе в резиденцию. Кармелас не стал возражать, хотя традиция требовала отметить знаменательное событие в стенах Университета. Некромант вошел в покой, где уже сидел Вангардов. Магиссимус отослал помощника и занялся манипуляциями с дверью и окном, после чего деловито сообщил:

– Время магии уходит, господа.

– Не совсем удачная шутка, – отозвался Константин Васильевич. – В каком смысле?

– Во всех. Я был на Гранитном Поясе у Варзеева, знакомился с результатами его исследований Центров Силы, всех семи. Они иссякают. Уже сейчас мировой рисунок магических потоков меняется. Пока едва заметно, не затрагивая основ. Заклинания творятся лишь чуть дольше, а их отклонения ничтожны… пока. Дальше будет хуже. Контуры сил будут терять стабильность, пока не исчезнут вовсе. Если расчеты Варзеева верны, это произойдет лет через сто пятьдесят, но последние полвека магией станет пользоваться почти невозможно, ибо невозможно будет контролировать последствия. Представьте себе настольный огненный шарик, от которого сгорает полгорода, или облако кислоты, что вместо неприятеля польет свою армию. Но это не главное. – Магиссимус смотрел в огонь, а собеседники на него. – Жизнь. Изменится сама жизнь. Магия – это наше всё, как ты, Константин, справедливо заметил там, в Моргеруне. Помнишь, что ты чувствовал в его стенах?

– Да, неприятно было… Будто одновременно заткнули уши, нос и завязали глаза.

– Теперь представь, что весь мир станет вот таким вот Моргеруном. И самое главное, что мы здесь ничего не можем поделать. Ни-че-го. Рухнут порталы, мы разучимся общаться на расстоянии, дома будут освещаться лишь факелами да свечками, путешествия между городами станут занимать недели, а то и месяцы. Но, – Аркадий Ефимович многозначительно воздел палец в потолок, – это все блекнет перед главной потерей. Дар долгой жизни уйдет. Те, кто успеет его получить, свои века еще проживут, но потом… люди в тридцать будут выглядеть так, как мы в девяносто, а в шестьдесят – так, как мы выглядим с тобой сейчас… Поднимут голову древние болезни, побежденные магией; эпидемии станут выкашивать города и целые страны, как десятки столетий назад. Придется их побеждать заново, как и мелкие хвори, что нынче лечатся «наложением рук». Болезнь императора – первый наглядный пример того, что нас ждет. У меня на руках письменные донесения еще о ряде случаев отказа чар, слава богу, в менее тяжелых ситуациях.

– Да-а… – протянул Вангардов. – Факелы… поездки… справимся, черт побери! Выдюжим. Но жизнь… здоровье… – Голос генерал-прокурора дрогнул. – В прошлом бороться за них нам помогала магия, что или кто поможет теперь?

– Они! – Лернов резко развернулся и решительно ткнул пальцем в Кармеласа. – Он, его ученики, ученики его учеников. Он – последний из асклепиатов – некромантов древности. Они черпали силу из природы самого человека и знали ее, как никто. Но, постигнув ее, постигнув природу жизни, они пошли дальше, постигать природу смерти. Асклепиаты не просто управляли мертвыми, они научились управлять смертью. Это были лучшие убийцы рода человеческого. Некоторым даже удалось отменить для себя смерть от старости. Тогда они стали проклятием мира людей, теперь становятся его спасением.

Лернов горько усмехнулся и замолчал. Повисла тишина, нарушаемая лишь гудением пламени в печи.

– Вот такая вот прикладная некромантия у нас выходит, – негромко подытожил Кармелас. И не выдержал, добавил своим всегдашним тоном: – Клянусь мертвяков не поднимать, костяных демонов не вызывать и столичные погосты не трогать… ну разве что самую малость…

– Ираклий!!! – хором воскликнули магиссимус с генерал-прокурором…

Молодой человек двадцати четырех лет от роду в черной мантии с серебристым кантом выпускника Факультета прикладной некромантии поднялся на кафедру. Юноша осторожно положил влажную ладонь на книгу. Мелко подрагивающие пальцы коснулись серебряного черепа на черной бархатной обложке. Сейчас он принесет клятву, и ее услышат не только его товарищи-однокурсники и декан Каралисов, но весь Ученый Совет, господин ректор и – о боже – сам государь-император, решивший лично присутствовать на первом выпуске нового факультета!

Юноша глубоко вздохнул и начал. Под сводами зала торжеств Университета Тонких Материй звонко разносились слова клятвы, которую доселе еще не слышали:

– Получая высокое звание доктора и вступая на путь асклепиата, именем великого Асклепия и с благословения Господа нашего клянусь: все силы и разумение свое направлять на благо людей и борьбу с хворями большими и малыми. Клянусь почитать учителей своих наравне с родителями. Клянусь направлять рацион больных к их выгоде, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Клянусь, что не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла. Что бы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, – я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Если же я нарушу данную мной клятву, то не будет мне счастья в жизни и в искусстве моем, да будет имя мое проклято всеми людьми на вечные времена. Клянусь!

Ираклий Гераклионович Каралисов, декан факультета, автор множества научных трудов и кавалер ордена Равноапостольного Иннокентия, негромко шмыгнул носом. Впрочем, этого никто не заметил. Кроме господина ректора.