Минуя суетливые толпы, Юки подумала о том, что каких-то два месяца назад она тоже вела судебный процесс, где проявила себя, будь здоров. Что тоже стояла на вот этих ступеньках и ее точно так же окружала пресса…

Казалось бы, чем не повод для зависти? Но нет, за последние недели она стала иным человеком…

Свою машину Юки нашла там, где оставила, – возле парковочного автомата в трех кварталах от здания суда.

Она вытащила купон из-под «дворника», положила его в сумочку, нашарила в ней ключи и наконец села за руль.

Включила зажигание – и осталась просто недвижно сидеть, глядя на привычный поток машин, на деловитых пешеходов, погруженных в свои повседневные дела и думы…

Мир, которому нет до нее никакого дела. Мир, в котором для нее не осталось места.

В груди взметнулся вихрь великой горечи и тоски. Это произошло так быстро, так неожиданно, что она даже не смогла понять толком, что с ней творится. Юки крест-накрест положила руки на руль, уронила голову и всхлипнула.

В этот вечерний час мы с Клэр сидели в «Сьюзи», и аромат поджаренной, с хрустящей корочкой, свинины заставлял нас пускать слюнки, а желудки – сердито ворчать и урчать. Пока подтягивались остальные, Клэр рассказывала мне о случае на работе, который буквально ранил ее в самую душу. Все началось сегодня утром, в еще ранние, темные часы.

– Девочка девятнадцати лет, предположительно самоубийство. Повесилась на проводе электроудлинителя, обмотанном вокруг двери в ванную комнату…

– Вокруг двери?

– Ага. Один конец привязан к ручке, а второй пропущен сначала понизу, под дверью, затем поверху, а потом уже вокруг ее шеи.

– Мама дорогая!

– Вообще тут какая-то загадка, – заметила Клэр, наливая нам обеим по бокалу пива из запотевшего кувшина. – Единственным свидетелем был, разумеется, ее бой-френд, гнилой тип, склонный к рукоприкладству. Он набрал девять один один и заявил, что, мол, повесилась после очередной размолвки. И видишь ли, он это обнаружил, вынул ее из петли и давай делать искусственное дыхание… Ах да, еще один штришок. Девушка была беременна. Да-да… Так вот, сначала прибыли бравые пожарные, быстренько сориентировались и решили: «Ага! Ставим боевую задачу: спасем еще не рожденного ребенка!» И как начали ее оживлять… Затем прибыла «скорая» – и эти туда же… Дальше – больше: народ в госпитале понял все с ходу, и – раз! – кесарево сечение. Затем ее передают мне. Четыре раза она попадала в переплет: ее разрезали, повсюду синячищи, ожоги от электроударов, травмы спины и шеи… Я стою и даже толком не могу понять: из какой мясорубки ее вынули? Что теперь прикажете думать? Что девчушку прикончил бой-френд, который теперь все пытается выдать за самоубийство? Или же следы насилия просто-напросто объясняются попытками ее реанимировать?

– Ну а ребенок-то?

– А, ну да… Плод оказался слишком маленьким и слабым, всего-то двадцать шесть недель… Впрочем, пару минут прожил в больнице.

Тут Лоретта сбросила нам на стол меню и тарелочку с чипсами, по ходу дела сообщив Клэр, что та выглядит просто сногсшибательно в темно-синем, и, уведомив меня, что – судя по цвету лица и внешнему виду – мне давно пора взять отпуск.

Я подчеркнуто любезно поблагодарила Лоретту, предупредила, что заказ мы сделаем позже, когда появятся Синди с Юки, после чего отправила ее за хлебом. И вновь повернулась к Клэр.

Наш патологоанатом в очередной раз вздохнула:

– Итак, что получается: двойное убийство или самоубийство? Для окончательных выводов еще слишком рано, мне придется идти вспять, опросить всех свидетелей, причем конкретно, по минутам, что и как…

Клэр замолчала, и я обернулась.

На входе стояла Синди.

Ее серый, как шерсть у котенка, свитер удачно оттенял розовые щечки и взбитые белокурые волосы. Впрочем, морщинки беспокойства на лбу все же проступают…

Полуприкрыв глаза, она поинтересовалась, как мы с Клэр поживаем и нет ли у нас планов, надавать друг другу тумаков.

Тогда я встала, подошла к ней и крепко потискала в объятиях.

– Прости меня, Синди, – сказала я. – Ты правильно сделала, что выступила с тем материалом про Гарзу. Это действительно твоя работа, зря я на тебя кидалась.

Уже через минуту лицо Синди играло красками энтузиазма, возбуждения и… Да, в какой-то мере страха. Она давала нам подробный отчет о последних событиях на процессе, когда пришла Юки. Надо сказать, случилось это с большим, необычным даже для Юки опозданием, а уж видок у нее был еще тот, даже хуже, чем у меня. Она тихо скользнула на диванчик к Синди, и та материнским жестом обняла ее за плечи.

– Молодец, очень вовремя!

– Вовремя?..

– Я только-только собиралась объявить сенсацию! Бомба сезона!

На фоне темпераментной Синди наша Юки смотрелась совсем блекло. Из нее словно выжали жизненные соки. Потускневшие волосы, болезненные тени под глазами. И на скромной шелковой блузке – не на вороте где-нибудь, а на груди! – недоставало одной пуговички.

Пока Синди увлеченно возилась со своим магнитофончиком, я одними губами спросила у Юки:

– Ты в порядке?

– Лучше не бывает, – ответила она, бледно улыбаясь.

– Так где твоя бомба? В этой штуковине? – поинтересовалась Клэр у Синди.

– Имени ее, понятное дело, я назвать не могу, – победно ухмыльнулась та, подматывая кассету к началу. – Главное, что она работает медсестрой в муниципальном госпитале… Итак, пристегните ремни!

Меня окатила волна нехорошего предчувствия.

Господи, только не это…

Бобинка завертелась, из крохотной машинки донеслись потрескивания и шорох, а потом раздался человеческий голос.

Знакомый до боли.

– Да лопни мои глаза! Говорю же, сама видела! – взахлеб тараторила Нодди Уилкинс. – И все глухими ночами! Только я зайду в палату – ах, заступница небесная! – а больной-то помер! И на глазах у него – пуговицы!

– Позвольте я еще раз уточню. – Голос Синди – хоть и жесткий, но явно удивленно-недоверчивый. – Вы утверждаете, что после смерти больных им на глаза кладут пуговицы?

– Да нет же! Не каждому больному! Кое-кому. Я лично это видела три раза, а еще я знаю, что у других людей тоже такое было.

– М-м… У меня к вам масса вопросов, однако, давайте начнем с фундамента, так сказать… Итак, что это за пуговицы?

– Как металлические кружочки, типа монеток… А, вспомнила! С выпуклым рельефом, вот как это называется! Изображение кадуцея… Причем никого так за руку и не схватили.

– А сколько раз находили такие пуговицы?

– Не знаю. Но таких больных было много, это точно!

– Что-то общее между ними есть? Или, может быть, у кого-то, с кем вы разговаривали, возникла какая- то идея? Скажем, определенный возраст, этническая группа, заболевание?

– Я видела трех таких мертвецов – и они все разные! Слушайте, мне пора бежать…

– Только один вопрос. Прошу вас. Вы кому-то рассказывали об этом?

– Ну-у, нашему боссу. Он говорит, у кого-то больное чувство юмора, вот и все… Но вы сами как думаете? Страх-то какой…