побелевшие лица:

– И чтоб ты тоже сдох! И ты! И ты!

– Пристав! – взревел судья. – Задержать этого гражданина! За оскорбление суда!

Его тут же перебил Крамер:

– Ваша честь! Она прибегла к шоковой тактике! Ваша честь! Советник истца специально так подстроила!

О'Мара аж покачнулась.

– Я?! Подстроила?!

– Вы! Оба! Ко мне в кабинет! – прорычал Бевинс.

За спиной Крамера взвизгнула женщина. Он успел обернуться и застал тот момент, когда Фридландер еще стоял на ногах. Затем рот мужчины перекосился, кровь отхлынула от лица, дыхание превратилось в короткие, судорожные хрипы, и он, цепляясь неловкими руками за визжавшую соседку, повалился – сначала ей на колени, затем соскользнул на пол, ударившись головой о каменный пол.

– Санитаров! – крикнул Бевинс охраннику. – Заседание откладывается до двух часов дня! Пристав, сопроводите присяжных в их комнату!

Воцарилось столпотворение.

Краешком глаза Крамер заметил, как один из очкариков (кажется, репортер от «Чикаго трибюн») побежал к аварийному выходу и всем весом навалился на горизонтальный поручень, высвобождавший замковый ригель и снимавший блокировку сигнализации.

Этот момент подгадала бригада крутоплечих санитаров, чтобы под раздирающий вой пожарной сирены врезаться в толпу со стороны коридора…

Вплоть до возобновления заседания Синди была как на иголках: на материале сосредоточиться не удавалось, в голову не лезло ни одной путной мысли. Перед глазами упорно маячила одна и та же сцена: брань и проклятия, несчастный отец валится на пол, взвывает автоматическая сирена, когда ее новообретенный друг, Вит Эвин из «Чикаго трибюн», ломится сквозь дверь пожарного выхода…

Судья грохнул молотком по столу, и в зале притихли.

– Сообщаю для протокола, – заявил Бевинс, – что я лично опросил каждого из присяжных и пришел к выводу, что утреннее происшествие не повлияет на характер выносимого ими решения. – Он перевел взгляд на стол защиты: – Мистер Крамер, вы готовы продолжить?

– Да, ваша честь.

Крамер подошел к конторке. В его сердечной улыбке читалась некоторая напряженность.

Синди подалась вперед, положила руку на худенькое плечо Юки.

– Ну, держись… – прошептала она.

– Дамы и господа, – сказал Крамер. – Мне сообщили, что мистеру Фридландеру была оказана медицинская помощь и есть все основания надеяться, что он полностью восстановится после сегодняшнего сердечного приступа. Вместе с моими доверителями я искренне беспокоюсь о нем. Мистер Фридландер потерял сына и испытывает нестерпимую душевную боль… Вместе с тем, как бы сильно мы ни сопереживали тому или иному человеку, закон требует от вас, присяжных заседателей, принимать решение на основе фактов, а не эмоций. Я уже говорил о том, как важно провести границу между ошибками и недобросовестной медицинской практикой… Ошибочны действия медсестры, перепутавшей лекарства; ошибочны действия врача, которого отвлек другой, кризисный, больной и который позабудет поставить нужную галочку в нужном месте на формуляре – и его пациенту повторно введут какой-то медпрепарат. Все это ошибки. Возникает вопрос: а что же тогда «недобросовестная практика»? Отвечаю. Это халатность, это вопиющая, грубая небрежность. Приведем несколько примеров. Кстати, для вашего сведения; я ссылаюсь здесь на реальные, невыдуманные истории… Итак, хирург оставляет больного на операционном столе, а сам мчится в банк, чтобы внести депозит. Или зашивает прооперированного человека, забыв извлечь салфетки. Или же врачует больного, находясь в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Или отказывает в медицинской помощи, поскольку испытывает неприязнь к данному человеку или, скажем, к определенной категории людей… Вот это и есть халатность, то есть пренебрежение своими обязанностями. Это и есть недобросовестная практика…

Крамер оттолкнулся от конторки обеими руками и направился к скамейке присяжных. Молча и задумчиво побродил перед ними, потом вновь заговорил:

– С людьми, перечисленными в этом судебном иске, произошла страшная трагедия. Мне даже не нужно об этом говорить. Вы все прекрасно понимаете сами… Но в каждой из ситуаций встретились ошибки, которые ежедневно происходят в больницах нашей страны; это ошибки, совершенные младшим медперсоналом, врачами, а порой даже самими пациентами!.. Человеческие ошибки. Нечаянные, непредумышленные… Как бы нам ни хотелось верить в непогрешимость врача, такая надежда необоснованна. И врач, и медсестра – это люди, которые искренне хотят помочь ближнему своему, и они стараются по мере своих сил!.. В одном лишь прошлом году через двери муниципального госпиталя прошло сто пятьдесят тысяч пациентов – кто с травмами, кто с хроническими заболеваниями… И они получили превосходную медицинскую помощь, ничем не хуже той, которую могла бы предложить им любая иная больница нашего города. Я прошу вас забыть излишне эмоциональную, бьющую по нервам риторику моего уважаемого оппонента и сосредоточиться на разнице между ошибкой и недобросовестной практикой, что тем самым приведет вас к логическому решению в пользу муниципального госпиталя. Нашему городу, нашему славному Сан-Франциско, нужен он!

Юки и Синди стояли в коридоре неподалеку от входа в зал 4А, привалившись спинами к холодной мраморной стене. Из дверей валила возбужденная публика.

Синди тоже испытывала изрядное волнение, так что живший в ней газетчик выпалил вполне естественный вопрос:

– Как ты думаешь, чем все кончится?

Мимо прошла плотная кучка адвокатов защиты и представителей ответчика; больничные администраторы горячо обсуждали ход процесса. От одной такой старой лисицы в твидовом костюме донеслось:

– Слава Богу, что у нас есть Крамер! Отлично переломил ход процесса. Не юрист, а суперзвезда!

Вслед за ними, едва не наступая противникам на пятки, гордо шествовала О'Мара со свитой. Лицо женщины-адвоката было царственно непроницаемым. Любопытно отметить, что стоило ей приблизиться к лифту, как его двери услужливо распахнулись сами, будто поджидали хозяйку.

– Юки? – напомнила о себе Синди. – Отвечай как профессионал: к какому решению придут присяжные?

Юки уловила в голосе Синди чуть-чуть взвинченные нотки, отметила, как та прилепилась к адвокатам взглядом, и поняла, что подруге не терпится атаковать их вопросами на ступенях судебного здания.

– Ну, обе стороны проявили себя исключительно хорошо, и процесс вышел хоть куда, – начала Юки. – Тем не менее, в гражданских исках не существует понятия «разумные основания для сомнения», и подобные дела решаются обычно по принципу «перевеса доказательств». А у каждого из присяжных имеется свое собственное понимание, что же это такое – перевес доказа…

– Да поняла я! Ты сама-то как думаешь?

– Подбрось монетку, Синди. Я уж не говорю, что присяжные вообще могут разойтись во мнениях, и тогда процесс признают недействительным.

Синди поблагодарила, сообщила, что выйдет на контакт попозже, и бегом кинулась на лестницу.

Юки дождалась следующего лифта, села в кабинку и затем просто смотрела, как цифры на индикаторе снижаются с четырех до одного.

Выйдя в вестибюль, она миновала круглый стол поста охраны и ступила на улицу, в свежий воздух октября.

Возле ступеней колыхались две людские кучки, плотно сбитые из репортерских спин и локтей: одна вокруг Ларри Крамера, вторая вокруг Морин О'Мара. Лес микрофонных штанг, пучки проводов, тянущихся к мини-фургонам с «тарелками», передающими изображение и звук на космические спутники…

Каким бы ни был исход дела, как Крамер, так и О'Мара устроили себе первостатейную рекламу.