Я благодарно улыбнулась и кивнула. Не ожидала от него такого сочувственного отношения. Когда он ушел, я уставилась на доску и долго смотрела на пустую графу наших достижений. Слабость и нервное истощение лишили меня сил, а в голове снова всплыли печальные подробности моего визита к доктору: «Это смертельно, Линдси». И тут я вдруг вспомнила о совете доктора немедленно связаться со специалистом. Поздно, скоро уже восемь часов.

Я так и не прислушалась к совету доктора Орентхолера.

Впрочем, в тот вечер я все-таки выполнила некоторые из советов доктора. Прежде всего я вышла прогуляться со своей очаровательной Мартой. Обычно в течение дня за ней присматривают мои сердобольные соседи, но Марта всегда рада погулять со мной поздно вечером. После прогулки я сбросила с себя одежду, швырнула на кровать кобуру с пистолетом, а потом долго наслаждалась под мощной струёй теплой воды. Только после продолжительного и успокаивающего душа я выбросила из головы события прошедшего дня и воспоминания об окровавленных телах Дэвида и Мелани. Однако от рекомендаций доктора Орентхолера так и не смогла до конца избавиться. А больше всего меня мучила совесть, что не решилась позвонить специалисту-гематологу.

Подставляя лицо под струю воды, я все время думала о том, что отныне моя жизнь круто изменилась. Теперь я вынуждена бороться не только с убийцами и садистами, но и с собственной болезнью, то есть сражаться не только за жизнь жителей нашего города, но и за свою собственную.

Выйдя из ванной комнаты, я долго приводила себя в порядок и придирчиво оглядывала в зеркало. Только сейчас меня посетила странная, никогда ранее не приходившая в голову мысль, что я совсем недурна собой. Не красавица, конечно, но весьма симпатичная — высокая, стройная, прекрасно сложенная, с живыми, выразительными и, как мне всегда казалось, достаточно глубокими глазами. Во всяком случае, не хуже многих других женщин.

И почему это, собственно говоря, я должна умереть?

Однако сегодня мои глаза были другими — испуганными, что ли. Да и все сегодня казалось мне иным. Нереальным. И как я ни старалась успокоить себя, вновь и вновь вставал этот жуткий вопрос: почему я?

Набросив на себя домашний халат, я завязала волосы в пучок и отправилась на кухню, чтобы отварить макароны и сосиски, которыми запаслась пару дней назад. Пока вода закипала, я поставила компакт-диск с Сарой Маклоклан и уселась за стол с бокалом прохладного красного вина. А в такт музыке похлопывала по голове вилявшую хвостом Марту. После моего развода с мужем два года назад я жила в гордом одиночестве и страшно ненавидела это состояние. Я всегда любила людей, друзей, а когда-то любила и своего мужа Тома. Причем любила самозабвенно, больше жизни. Правда, до тех пор, пока он не ушел от меня со словами: «Линдси, я не могу объяснить это, но вынужден покинуть тебя. Не знаю, что случилось, я по- прежнему люблю тебя, но больше так не могу. Мне нужен кто-то другой, и больше мне нечего тебе сказать».

Полагаю, что Том говорил правду, но это была самая неприятная и печальная правда в моей жизни. Его слова разбили мое сердце на миллион мелких кусочков, и оно остается разбитым до настоящего времени. И поэтому даже сейчас, пребывая в постылом одиночестве, если не считать, конечно, мою любимую Марту, я все еще опасаюсь связывать судьбу с любимым человеком. А если он вдруг перестанет любить меня? Я этого больше не вынесу. Именно поэтому я отталкиваю от себя любого приблизившегося ко мне мужчину.

И все же. Боже мой, как я ненавижу одиночество!

В особенности сегодня вечером.

Моя мать умерла от рака груди, когда я только окончила колледж. Из Беркли я перевелась в школу, чтобы быть поближе к матери, помогать ей, а заодно присматривать за младшей сестрой Кэт. Мама слишком поздно обратилась к врачам, и помочь ей было уже практически невозможно. Она все делала слишком поздно. Даже с отцом мама попыталась наладить отношения только тогда, когда было слишком поздно.

После того как мне исполнилось тринадцать лет, я видела отца лишь дважды. Он был полицейским и почти двадцать лет носил форму. Говорят, он был хорошим копом. А после дежурства часто заходил в свой любимый бар и иногда брал с собой меня, «свой маленький талисман», как отец меня часто называл. У парней это вызывало такой восторг, что они боготворили меня.

Когда макароны с сосисками были готовы, я вывалила их на тарелку, обильно полила острым соусом и пошла на террасу в сопровождении радостно виляющей хвостом Марты. Колли стала моей тенью с самого начала, с тех пор, как я приобрела ее в местном обществе собаководов. В то время я уже жила в этом доме на Потреро-Хилл, окна которого выходят на залив. Конечно, это не тот шикарный вид, который открывается из окна «Мандаринового номера», но все же весьма неплохо для человека моего уровня.

Я уселась на стул, положила ноги на другой, а тарелку с едой поставила на колени. На противоположной стороне залива ярко мерцали огоньки Окленда, как будто тысячи глаз с завистью наблюдали за моим вечерним пиршеством. Я посмотрела на эти огни, часто заморгала и вдруг поняла, что уже второй раз за сегодняшний день на глазах появились слезы. Марта сочувственно завиляла хвостом, потерлась о мою ногу и в конце концов доела вместо меня все то, что осталось на тарелке.

На следующее утро ровно без четверти девять я постучала в дверь кабинета лейтенанта Сэма Рота. Он часто говорил мне, что любит меня как свою вторую дочь. Не знаю, правда это или нет, но я тоже любила его, но только как дедушку.

Я ожидала, что в его кабинете будет толпа начальников, по крайней мере кто-нибудь из министерства внутренних дел или даже сам капитан Уэлтин, осуществляющий контроль над деятельностью всех полицейских инспекторов. Но когда я вошла, в его кабинете находился лишь один неизвестный мне человек. Это был высокий симпатичный мужчина с короткими темными волосами, интеллигентным лицом и в белоснежной рубашке, с которой приятно гармонировал галстук с узкими полосками. Он был широкоплечий, физически сильный и с безупречной улыбкой, что означало только одно — этот тип представляет высокое полицейское ведомство или по крайней мере пресс-службу всего полицейского департамента штата. Они о чем-то говорили, и у меня возникло смутное подозрение, что предметом разговора была именно я.

По пути на работу я неоднократно прокручивала в голове свой разговор с начальством и придумывала самые различные объяснения того, почему опоздала на место происшествия и как сведения о преступлении просочились в печать. Однако Сэм Рот удивил меня новым сообщением в газете.

— Они назвали это «Блюзом свадебных колоколов», — отрывисто процедил он, швырнув в мою сторону утренний выпуск газеты «Кроникл».

— Я уже видела это, — спокойно отреагировала я, стараясь сфокусировать внимание на существе дела.

Сэм посмотрел на своего гостя.

— Теперь мы будем читать об этом убийстве каждый Божий день. Оба они были очень богатыми, известными и состояли в Лиге плюща, куда входят выпускники самых престижных университетов страны. Что-то похожее на молодого Кеннеди и его красавицу жену. Там тоже была подобная трагедия.

— Мне совершенно все равно, кем они были, — парировала я. — Послушай, Сэм, то, что произошло вчера…

Он жестом остановил меня.

— Забудь про вчера. Мне уже звонили из министерства по этому поводу. Это дело находится под непосредственным контролем мистера Мерсера. — Сэм посмотрел на сидевшего молча молодого человека. — Как бы то ни было, он хочет быть в курсе дела и надеется, что оно находится в крепких и умелых руках. У нас не должно случиться того, что иногда случается во всех делах с высокопоставленными и известными персонами. — Он сделал многозначительную паузу и повернулся ко мне. — Мы меняем правила в отношении всего этого дела.

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Незнакомец встал и подошел ко мне.

— Мэр Сан-Франциско и мистер Мерсер, — продолжал Сэм Рот, — пришли к выводу, что это дело является настолько неординарным и важным, что следует объединить усилия двух департаментов. Если, конечно, ты согласна продолжить работу с новым коллегой, — заключил он, поворачиваясь к гостю.

— Новым коллегой? — удивленно переспросила я, переводя взгляд с одного мужчины на другого.