Что? уже отлив? я иду на песчаную отмель, подхожу к собирателям устриц;Я смеюсь и работаю с ними шутя, я молодой весельчак,А зимою я беру мою острогу, мою ве́ршу и шагаю по льду залива, и при мне мой топорик, чтобы прорубать лунки во льду,Смотрите, как тепло я одет, я иду с удовольствием и к вечеру возвращаюсь домой,И со мною ватага товарищей, они молодцы,И подростки, и взрослые, только со мной им так любо работать, — со мной и ни с кем другим!Днем работать со мной, а ночью отдыхать со мной.А в жаркую пору, в лодке, поднимать плетенки для крабов, опущенные в воду на грузных камнях (мне известны их поплавки),Как сладко майское утро перед самым рассветом, когда я гребу к поплавкамИ тяну накренившиеся плетенки к себе, сбоку, и темно-зеленые раки отчаянно угрожают клешнями, когда я беру их оттуда и сую в их клешни деревяшки,И объезжаю одно за другим все места, а потом гребу обратно к берегу,Там кидаю их в кипящую воду, в котел, покуда они не станут багровыми.А в другой раз ловить скумбрию,Сумасшедшая, жадная, так и хватает крючок у самой поверхности моря, и похоже, что ею покрыты целые мили воды;Или ловить губанов в Чесапике[144], я один из загорелой команды,Или выслеживать лососей у Поманока, я, весь напряженный, стою на баркасе,Моя левая нога на шкафуте[145], моя правая рука бросает кольца тончайшей лесы,И вокруг меня юркие ялики, они юлят, выплывают вперед, их до полсотни, они вышли на ловлю со мной.О, пробираться на веслах по рекам,Вниз по Сент-Лоренсу[146], великолепные виды,Парусники, Тысяча Островов[147], изредка бревенчатый плот и на нем плотовщики с длинным рулевым веслом,Малые шалаши на плотах, а над ними дымок по вечерам, когда стряпают ужин.(О, страшное, грозящее гибелью!Далекое от скаредной, жизни!Неизведанное! словно в горячечном сне!То, что со всех сорвалось якорей и вышло на вольный простор!)О, работать на рудниках или плавить железо,Раскаленный поток металла, литейная, высокий корявый навес, просторный полутемный завод.И домна, и кипящая, жидкость, что струится, выливаясь, оттуда.О, пережить сызнова радость солдата!Чувствовать присутствие храбреца-командира, чувствовать, что он расположен к тебе!Видеть его спокойствие — согреваться в лучах его улыбки,Идти в бой — слышать барабан и трубу,Слышать гром артиллерии — видеть, как сверкают на солнце штыки и стволы мушкетов!Видеть, как падают и умирают без жалоб!Упиться по-дикарски человеческой кровью, — осатанеть до конца!Радоваться ранам и смерти врагов!О, радость китобоя! Я опять иду старым рейсом!Я чувствую бег корабля подо мной, я чувствую, как меня обвевает атлантический бриз,Я слышу, как с топ-мачты кричат: «Там… водомет кита!»Я на снасти, смотрю, куда смотрят другие, — и тотчас же вниз, ошалев от восторга,Я вижу огромную глыбу, она нежится на солнце в полусне,Я вижу, встает гарпунщик, я вижу, как вылетает гарпун из его мускулистой руки,О как быстро раненый кит несется вперед против ветра, туда в океан, и ныряет, и тащит меня на буксире!Снова я вижу его, он всплыл, чтобы вдохнуть в себя воздух, снова гребем к нему,Я вижу, как глубоко вонзилось в его тело копье, как оно повернулось в ране,И снова мы отплываем назад, он снова ныряет, жизнь быстро уходит от него,И когда он всплывает наверх, он выбрасывает кровавый фонтан и плавает кругами, кругами, и каждый круг становится все меньше, — я вижу, он умирает,В центре круга он судорожно взметается вверх и тотчас же падает на воду и застывает в окровавленной пене.О, моя старость, чистейшая из всех моих радостей!Мои дети и внуки, мои белые волосы и борода,Как я безмятежен, широк, величав после продолжительной жизни!О, зрелая радость женщины! О, наконец-то я счастлива!Я многочтимая мать, мне уже девятый десяток,Как ясны мои мысли — как все вокруг влекутся ко мне!Что их влечет ко мне еще сильнее, чем прежде? Какое цветение пышнее цветения юности?Та красота, что снизошла на меня, излучается мною на всех!О, радости оратора!Выкатывать громы из легких, из горла,Возбуждая в людях те самые чувства, какие бушуют в тебе: ненависть, сострадание, страсть,Вести за собою Америку — покорять ее могучею речью.О, радость моей души, что утверждает себя, опираясь на себя самое, в мире материальных вещей, впитывая их и любя,Как моя душа обогащает себя зрением, слухом, осязанием, мыслями, сравнением, памятью,И все же подлинная жизнь моих чувств и плоти превосходит чувства и плоть,Ибо плоть моя — не только материальная плоть, и глаза мои — не только материальные глаза,Ибо в конце концов видят мир не они,И не только моя материальная плоть в конце концов любит, гуляет, смеется, кричит, обнимает,
