болт, летел вниз девять этажей и убил на месте проезжавшего на машине пожарного.
– Чего ради они это сделали?
– Наверно, кто-нибудь бросил в кого-нибудь болтом, а болт вылетел из окна.
– И убил пожарного.
Анна увидела Элмера. Он подходил к ней. Его тонкое лицо было вытянуто вперед. Руки засунуты в карманы потертого пальто. Она оставила подруг и пошла к нему навстречу.
– Ты шел к нам? Не надо, старуха так ругается, что прямо ужас… Хорошо бы поместить ее в богадельню. Мне больше невтерпеж.
– Ну пойдем, посидим в парке, – сказал Элмер. – Чувствуешь весну?
Анна искоса взглянула на него.
– Чувствую ли я весну? Ах, Элмер, я бы хотела, чтобы скорее кончилась эта забастовка… Я схожу с ума от безделья.
– Анна, забастовка имеет огромное значение для рабочих. Она – университет рабочих. Она дает нам возможность учиться, читать, ходить в публичную библиотеку.
– Но ведь ты сам говоришь, что она вот-вот кончится. И какая вообще польза от чтения?
– Чем лучше человек образован, тем больше пользы приносит он своему классу.
Они сели на скамейку спиной к детской площадке. Небо над их головами сверкало перламутровыми отблесками заката. Грязные дети вопили и дрались на асфальтовых дорожках.
– Ах, – сказала Анна, глядя на небо, – мне бы хотелось, чтобы у меня было вечернее платье, а у тебя – фрак, и чтобы мы пошли в шикарный ресторан, в театр и вообще…
– Если бы мы жили при другом строе, у нас бы все это было. После революции рабочим будет житься хорошо.
– Но, Элмер, к чему все это, если мы тогда будем старые и нудные, как моя мать?
– У наших детей будет все.
Анна выпрямилась.
– У меня никогда не будет детей, – сказала она сквозь зубы, – никогда, никогда, никогда.
Алиса тронула его руку, когда они остановились перед витриной итальянской кондитерской. На каждом торте, украшенном яркими бумажными цветами и свирелями, стоял сахарный пасхальный барашек.
– Джимми, – сказала она, поворачивая к нему свое маленькое овальное лицо с губами слишком красными, похожими на розы на тортах, – вы должны сделать что-нибудь с Роем… Он должен начать работать. Я сойду с ума, если он и дальше будет сидеть дома и читать газеты… У него такое ужасное выражение лица… Вы знаете, что я хочу сказать… Он вас уважает.
– Но ведь он ищет работу.
– Он не так ищет, как надо, вы сами знаете.
– Он думает, что ищет как следует. Вероятно, у него ложное представление о себе… Но я самый неподходящий человек, чтобы говорить о работе.
– Да, я знаю. Говорят, вы бросили журналистику и начали писать книги.
Джимми поймал себя на том, что он глядел в ее большие карие глаза, в глубине которых был блеск, подобный блеску воды в колодце. Он отвел глаза; спазм сдавил ему горло. Он закашлялся. Они пошли дальше по веселым, ярким улицам.
У двери ресторана они встретили Роя и Мартина Шифа; те их поджидали. Они прошли в длинный зал, заставленный столами, между двумя зелено-синими видами Неаполитанского залива. Воздух был пропитан запахом пармезана, табачного дыма и томатного соуса. Алиса села и скривила лицо.
– Я хочу коктейль. И поскорее.
– Я, должно быть, простак, – сказал Херф, – но эти лодки, прыгающие на волнах перед Везувием, всегда вызывают во мне желание куда-нибудь поехать… Я думаю, что через несколько недель я уеду отсюда.
– Куда вы поедете, Джимми? – спросил Рой. – Опять что-нибудь новое?
– А что скажет Елена? – вставила Алиса.
Херф покраснел.
– А почему она должна сказать что-нибудь? – спросил он резко. – И что тут особенного? – сказал он чуть погодя.
– Никто из нас не знает, чего он хочет! – выпалил Мартин. – Поэтому наше поколение такое ничтожное.
– Я понемногу начинаю понимать, чего мне не хочется, – спокойно сказал Херф. – По крайней мере у меня теперь хватает смелости признаться себе, до какой степени мне противно то, чего я не хочу.
– Это удивительно! – воскликнула Алиса. – Отказаться от карьеры ради какого-то идеала.
– Извините меня, – сказал Херф, отодвигая стул.
В уборной он посмотрел на себя в зыбкое зеркало.
– Не болтай, – прошептал он. – То, о чем ты будешь болтать, ты никогда не исполнишь.
У него было пьяное лицо. Он набрал в ладони воды и сполоснул лицо. За столом рассмеялись, когда он сел на место.
– За здоровье странника! – воскликнул Рой.
Алиса ела сыр с ломтиками груши.
– Это, вероятно, захватывающе интересно, – сказала она.
– Рою скучно, – нарушил Мартин Шиф воцарившееся молчание; в табачном дыме ресторана его лицо с большими глазами в роговых очках плавало, точно рыба в мутном аквариуме.
– Я все думаю, куда бы мне завтра пойти поискать работу.
– Вы хотите работать? – мелодраматическим тоном произнес Мартин. – Вы хотите продать душу тому, кто больше заплатит?
– Если это все, что вы можете предложить… – усмехнулся Рой.
– Меня главным образом беспокоит, что я не буду высыпаться… Все-таки это гнусно – продавать свою личность. В работу вкладываешь не свои способности, а свою личность.
– Проститутки – единственные честные люди…
– Помилуйте… Проститутка продает свою личность.
– Она только отдает ее внаем.
– Рою скучно… Всем скучно… Я нагоняю на вас тоску.
– Нет, нам очень весело, Мартин, – сказала Алиса. – Мы бы не сидели здесь, если бы нам было скучно, так ведь?… Пусть Джимми расскажет нам, в какие таинственные путешествия он намерен отправиться.
– Нет, вы, наверно, говорите себе: какой он скучный человек, кому он нужен в обществе? У него нет денег, нет красивой жены, он не умеет красиво говорить, не играет на бирже. Ничтожество и обуза общества… Всякий артист – обуза.
– Это не так, Мартин… Вы болтаете вздор.
Мартин махнул рукой над столом. Два бокала опрокинулись. Лакей с испуганным лицом положил салфетку на красные пятна. Ничего не замечая, Мартин продолжал:
– Это все неискренне. Все, что вы говорите, – ложь. Вы не смеете обнажить вашу душу… Но вы должны выслушать меня в последний раз… В последний раз, говорю я вам… Эй, лакей! Подойдите и вы тоже, наклонитесь и загляните в черную пропасть человеческой души. И Хер-фу скучно. Всем вам скучно. Вы – скучающие мухи, вы жужжите между оконными рамами. Вам кажется, что оконная рама, это – комната. Вы не знаете, что такое бездонная чернота внутри… Я очень пьян. Человек, еще бутылку!
– Попридержите коней, Мартин… Еще неизвестно, сможете ли вы оплатить счет… Нам больше ничего не нужно.
– Человек, еще бутылку вина!
– Можно подумать, что мы собираемся кутить всю ночь, – закряхтел Рой.
– Если понадобится, то я могу заплатить моим телом… Алиса, снимите маску… Вы под маской – прелестное, милое дитя… Подойдите со мной к краю пропасти… Ах, я слишком пьян, я не могу вам высказать все, что я чувствую.
Он снял свои очки в черепаховой оправе и сдавил их в кулаке. Стекла, сверкая, покатились по полу. Зевавший лакей нырнул за ними под стол.
