гидроплан, так быстро они прилетели…
– Как это интересно! – проворковала Алиса. – Рой, почему ты не бутлегер?
– Это была драка, какой мне не приходилось видеть и в кино. Шесть-семь человек с каждой стороны лупили друг друга на узенькой пристани, шириной с эту комнату, веслами и свинцовыми трубами.
– Кого-нибудь ранили?
– Всех… Я думаю, два бандита утонули. Во всяком случае, они отступили, предоставив нам подлизывать разлитое шампанское.
– Должно быть, это было ужасно! – воскликнул Гилдебранд.
– А вы что делали? – спросила Алиса, затаив дыхание.
– О, я прыгал кругом, стараясь избежать ударов. Я не знал, кто на чьей стороне. Было темно, мокро, непонятно… В конце концов я вытащил моего друга бутлегера из драки. Ему сломали ногу… деревянную ногу.
Все закричали. Рой снова наполнил стакан Джимми.
– Ах, Джимми, – ворковала Алиса, – вы живете потрясающе интересной жизнью.
Джеймс Меривейл читал только что расшифрованную каблограмму, отчеркивая отдельные слова карандашом. «Тасманское марганцевое о-во» просит открыть кредит…»
Зажужжал настольный телефон.
– Джеймс, говорит твоя мать. Приходи скорее, случилось нечто ужасное.
– Но я не знаю, смогу ли я уйти…
Она уже дала отбой. Меривейл почувствовал, что бледнеет.
– Соедините меня, пожалуйста, с мистером Эспинуол-лом… Мистер Эспинуолл, говорит Меривейл… Моя мать внезапно заболела… Боюсь, что у нее удар. Можно мне сбегать домой на часок? Я вернусь и составлю телеграмму по поводу «Марганцевого общества»…
– Ладно… Соболезную вам, Меривейл.
Он схватил шляпу, пальто, позабыв шарф, выбежал из банка и побежал к станции подземки.
Он влетел в квартиру, едва переводя дух, щелкая пальцами от волнения. Миссис Меривейл с серым лицом встретила его в передней.
– Дорогая, я думал, ты заболела!
– Нет, несчастье случилось с Мэзи…
– Несчастный случай?
– Идем, – сказала миссис Меривейл.
В гостиной сидела маленькая круглолицая женщина в круглой меховой шапочке и длинной ильковой шубе.[195]
– Дорогой мой, эта женщина говорит, что она – жена Джека Канингхэма и у нее есть брачное свидетельство.
– Не может быть.
Посетительница кивнула с меланхолическим видом.
– А мы уже разослали приглашения! После его последней телеграммы Мэзи заказала приданое.
Женщина развернула длиннейшую бумагу, изукрашенную цветами и купидонами, и передала ее Джеймсу.
– Может быть, оно подложное?
– Оно не подложное, – сладко сказала женщина.
– «Джон К. Канингхэм, 21 года… Джесси Линкольн, 18-ти лет…» – читал он громко. – Я ему череп размозжу, шантажисту! Это действительно его подпись. Я видел ее в банке… Шантажист!
– Джеймс, не волнуйся.
– Я подумала, что лучше сделать это теперь, чем после бракосочетания, – вставила женщина сладким голосом. – Я не хотела допустить Джека до двоеженства, ни за что на свете не хотела.
– Где Мэзи?
– Бедняжка в своей комнате.
Лицо Меривейла побагровело. Пот стекал ему за воротничок.
– Дорогой мой, – сказала миссис Меривейл, – обещай мне, что ты не сделаешь ничего неосмотрительного.
– Да, репутация Мэзи должна быть сохранена любой ценой.
– Дорогой мой, я думаю, самое лучшее, что можно сделать, – это вызвать его сюда и дать ему очную ставку с этой… с этой… дамой… Вы согласны, миссис Канингхэм?
– О да, конечно.
– Подождите минуту! – крикнул Меривейл и побежал в переднюю к телефону. – Ректор двенадцать – триста пять. Алло, попросите, пожалуйста, мистера Джека Канингхэма… Алло… Это контора мистера Канингхэма? Говорит Джеймс Меривейл… Уехал из города?… А когда он вернется?… Хм… – Он вернулся в гостиную. – Проклятый негодяй уехал из города.
– Все время, что я его знала, – заметила дама в круглой шапочке, – он вечно в разъездах.
За широкими окнами конторы – серая, туманная ночь. Там и сям мерцают редкие черточки и звездочки огней. Финеас Блэкхед сидит за письменным столом, откинувшись на спинку кожаного кресла. Он держит в руке обернутый шелковым носовым платком стакан с горячей водой и двууглекислой содой. Денш, лысый и круглый, как бильярдный шар, сидит в глубоком кресле, играя очками в черепаховой оправе. Глубокая тишина; лишь изредка что-то щелкает и стучит в трубах отопления.
– Денш, заранее прошу прощения… Вы знаете, я редко позволяю себе делать замечания касательно чужих дел, – медленно говорит Блэкхед, отпивая из стакана; потом неожиданно выпрямляется в кресле. – Это безумное предложение, Денш, клянусь Богом, безумное! Прямо даже смешно…
– Мне так же мало хочется пачкать руки, как и вам… Болдуин – прекрасный парень. Я думаю, мы ничем не рискуем, если окажем ему поддержку.
– Что общего имеет с политикой экспортно-импортная фирма? Если какому-нибудь чертову политикану нужна милостыня, то пусть приходит сюда. Наше дело – это цена на бобы. А она чертовски упала… Если бы кто-нибудь из ваших болтунов-адвокатов мог восстановить баланс денежного рынка, то я сделал бы для него все на свете… Все они жулики… Клянусь Богом, все до одного жулики!
Его лицо побагровело. Он сидит выпрямившись, стуча кулаком по столу.
– Вы разволновали меня… Это вредно для моего желудка и для сердца.
Финеас Блэкхед громко рыгает и отхлебывает из стакана с двууглекислой содой. Потом снова отваливается на спинку кресла и опускает тяжелые веки.
– Ну ладно, старина, – устало говорит мистер Денш. – Может быть, это глупо, но я обещал поддержать реформистского кандидата. В конце концов, это мое частное дело, оно ни с какой стороны не касается фирмы.
– Черта с два не касается!.. А Мак-Нийл и его банда?… Они всегда вели себя прилично по отношению к нам, а мы только и преподнесли им, что два ящика виски да несколько штук сигар… А теперь эти реформисты перевернули вверх дном все городское самоуправление… Клянусь Богом…
Денш поднялся.
– Мой дорогой Блэкхед, я считаю своим гражданским долгом способствовать искоренению взяточничества, коррупции и интриг, распустившихся махровым цветом в городском самоуправлении… Я считаю это своим гражданским долгом. – Он направляется к двери, гордо выпятив круглый живот.
– И все-таки позвольте мне сказать вам, Денш, что это идиотство! – кричит Блэкхед ему вслед.
Когда его компаньон уходит, он сидит минуту с закрытыми глазами. Его лицо сереет, огромное мясистое тело оседает, точно лопнувший воздушный шар. Наконец он, кряхтя, поднимается, берет шляпу, пальто и выходит из конторы медленным, тяжелым шагом.
Еле освещенная прихожая пуста. Он долго ждет лифта. При мысли о том, что в пустом здании где- нибудь прячутся бандиты, у него перехватывает дыхание. Он боится оглянуться, как ребенок в темной комнате. Наконец появляется лифт.
– Вилмер, – говорит он ночному сторожу, стоящему в лифте, – нужно лучше освещать прихожую… Теперь развелось столько преступников. Надо освещать все здание.
– Да, сэр, вы правы, сэр. Только сюда никто не может войти без моего ведома.
