классической морской битвы, главный приказ австрийского адмирала Тегетгофа своим кораблям сводился к ясному и чёткому распоряжению: 'Таранить всё серое'. Корабли его флота имели единые чёрные корпуса и раскрашенные в разные цвета трубы, что помогало их распознавать, и это сражение можно скорее расценить как всеобщую свалку, в которой австрийские корабли сновали взад-вперёд в надежде сокрушить своими таранами расстроенный итальянский флот, но в итоге так и не смогли этого сделать.

Но был и успех – потопление 'Ре д'Италия' таранным ударом 'Фердинанда Макса'. Итальянский броненосец был уже поражён в корму, его руль был снесён, и корабль беспомощно раскачивался на волнах по курсу флагманского корабля Тегетгофа, когда тот на скорости 11,5 уз вынырнул из дыма и врезался в него. Пробив своим тараном и железо, и дерево, и не получив повреждений при сотрясении от удара, 'Фердинанд Макс' дал задний ход, поскольку 'Ре д'Италия' уже начал валиться с правого борта на левый, и благополучно расцепился с обреченным кораблём, который пошёл ко дну. После двух безуспешных касательных таранных ударов по 'Палестро' и по тому же 'Ре д'Италия', эта повторная успешная атака с таким драматическим результатом оказалась эпохальным событием – свыше 30 лет после этого таран считался оружием атаки!

Итальянский адмирал Персано, находящийся на броненосном таране 'Аффондаторе', дважды имел возможность протаранить деревянный двухдечный корабль 'Кайзер', но каждый раз в критический момент нервы изменяли ему. Имеются свидетельства и о ещё нескольких попытках тарана, однако каждый раз кораблю-цели удавалось увернуться. Так что, хотя репутация тарана и базируется на сражении при Лиссе, эффект единственного удачного удара оказался во всех отношениях слишком уж преувеличенным по сравнению с многими другими неудачными попытками таранных атак, которые отнесли на счёт неразберихи из-за орудийного дыма австрийских кораблей. В действительности сэр Джордж Сарто-риус (его приверженность к тарану привела к постройке 'Полифемуса' несколькими годами позже) вообще высказывался за безоружные корабли-тараны, чтобы заведомо лишить их командиров соблазна открыть артиллерийский огонь, который мог отвлечь их внимание от таранной атаки.

Рид также попал в число сторонников этого нового оружия и изложил свои взгляды в книге 'Наши броненосные корабли' (1869 г.), когда быстрый рост калибра тяжёлых орудий поколебал ценность железной брони:

'В то время, когда производители орудий, а с ними и другие, позволяют себе самоуверенно полагать, что применение брони напрасно, и что орудие – это всё, я обязан придерживаться совершенно противоположной позиции, и я утверждаю с уверенностью, что как 'Геркулес' является в настоящее время неуязвимым по ватерлинии от огня любых из существующих на каком-либо корабле орудий, так и будущие корабли также будут неуязвимы от будущих орудий; и по моему убеждению, ещё до того, как броня будет вытеснена в качестве защиты от артиллерийского огня, сами орудия, как средство атаки, будут вытеснены, а сам корабль, как паровой снаряд, обладающий силой самого мощного удара, соединённой с его способностью бить в любом направлении, станет самым грозным оружием атаки, какое только может создать человеческий разум'. Кептэн Коломб, один из тогдашних наиболее глубоких исследователей состояния военно-морского дела, в 1867 г. писал в своей работе 'Уроки Лиссы':

'Мощь нового оружия доказана окончательно, и невозможно сомневаться в его практической ценности. Подъём оценки тарана за рубежом является одним из самых замечательных событий нашего века. Начиная от первых высказываний нашего доблестного адмирала флота, сэра Джорджа Сарториуса, тараном увлекались без его изучения все флоты, за исключением, насколько я знаю, России. Когда я здесь же в 1865 году читал свой труд по современной военно-морской тактике, и признал свою полную приверженность взглядам сэра Джорджа Сарториуса, мнение английских морских специалистов оставалось скептическим. Адмирал Бутаков хорошо написал о морской тактике, но нигде не выразил убеждения, что таран станет основой тактики в будущем, хотя как проницательный и беспристрастный исследователь, он не смог не упомянуть о его растущей важности. Во Франции система тактики полностью основывалась на положении о непревзойденном превосходстве орудия, и имелся лишь слабый проблеск идеи о том, что прежняя линия баталии близка к тому, чтобы утратить своё значение.

Как же всё теперь изменилось! Адмирал Бутаков разработал вопросы таранной тактики в той степени, в которой мы и не пытались, и Россия основывает свою будущую тактику флота на том принципе, что таран является единственным стоящим орудием борьбы на море. Франция отодвинула свою прежнюю тактическую доктрину на задний план, твёрдо уверовав, что тарана, и только тарана следует бояться теперь и впредь'. После манёвров с флотом Канала в 1868 г. адмирал Уорден высказал более консервативное мнение, основываясь более на промахах при Лиссе, нежели на успешных таранных атаках:

'К вопросу тарана я подхожу с большой осторожностью. Он скорее существует принципиально в области теории. Я не из тех, кто полагает, что в будущей морской войне таранный удар перевесит ценность артиллерии, как способа атаки; но я твёрдо убежден, что он будет играть очень важную и заметную роль во всех морских боях будущего.

Возможно, что исход некоторых сражений решат независимые и активные действия отдельных командиров кораблей, использовавших удачный момент и выгодную ситуацию для того, чтобы нанести противнику роковой удар с большой скорости.

Ясно как день, что пока корабль на ходу, пока он всецело контролируется командиром и может в любой момент увеличить скорость, его нельзя принудить к тому, что мы называем словом 'протаранить'; по нему нельзя даже толком нанести удар, пока он обладает пространством для манёвра и надёжно управляется.

Использование тарана, как мне кажется, может быть призвано только уже в ходе сражения, когда корабли в силу необходимости снизили скорость до самой малой. Поэтому я полагаю, что было бы всегда тактически целесообразным при завязке боя выделять в качестве резерва часть эскадры или флота для действий в качестве таранов; и когда сражение уже начнётся, а шум, дым и огонь будут делать своё дело, этот резерв будет введён в бой, действуя независимо, как того потребуют сложившиеся обстоятельства.

Я считаю также, что в этом вопросе, как и во множестве других, касающихся способов войны на море, первая же большая битва, которая только произойдёт между броненосными эскадрами, рассеет и пустит по ветру немало наших уже выработанных взглядов и теорий, разрушит много предубеждений и покажет всё дело в совершенно новом свете'. Это мнение, однако, показалось слишком уж минорным. Таран стали рассматривать как такое же точное оружие, как и артиллериею, особенно учитывая существующую тогда меткость попадания из орудий. Полагаясь на их скорость и маневренность, многого стали ожидать от кораблей, специально спроектированных для таранного удара – как несущих артиллерию, так и вообще без орудий. Реально же в ближайшие годы было построено лишь несколько подобных специализированных кораблей-'таранов', и все они были начисто лишены какой-либо боевой ценности.

В Британии требования о создании этого нового 'оружия специального назначения' выразились в постройке 'Хотспура' и 'Руперта'. К тому времени, когда на постройку этих небольших кораблей выделили средства, боевая ценность кораб-лей-'таранов' стала полностью фиктивной, после чего репутация обоих стала основываться на их башенном вооружении – согласно которому их относили к самой низшей категории броненосных кораблей.