дела, поэтому он сказал Торе:

— Сначала мы должны как подобает разместить семью.

Тора только махнул рукой.

— Ну, это мы быстро!

Темнело. Акитада окинул взглядом утонувший в сумерках двор и дом на его противоположной стороне, выступавший из полумрака, и сердце его в очередной раз сжалось, когда он с горечью подумал о том, как мало тот видел заботы в его отсутствие.

— Надо бы еще привести в порядок дом и сад. Тора удивленно вытаращил глаза.

— Хозяин, но ведь зима на носу! Не лучше ли подождать до весны?

Они пошли к колодцу помыть руки. Вода в бадье была ледяная — прямо обжигала.

Морщась от холода и торопливо вытирая руки об штаны, Акитада сказал:

— Ну а вообще, если у тебя найдется свободное время, можешь походить поспрашивать в округе об этих актерах. Они в ту ночь кутили по всему монастырю, и кто-нибудь из них мог что-то видеть. А еще постарайся разузнать, не выходила ли какая из их женщин примерно в час Крысы[15]. Они называют себя «Танцоры дракона», и руководит ими какой-то старик по имени Уэмон.

— Да нет ничего проще! — воскликнул Тора, потирая руки. — Уж кто-кто, а я-то хорошо знаю все чайные дома и винные лавки на набережной, где актеры обычно просаживают свои денежки… — Он умолк, завидев Сэймэя.

— Ой, смотрите, господин, чтобы ваш Тигр не заплутал на базаре! — сказал Сэймэй Акитаде, многозначительно кивая в сторону лыбящегося Торы.

Прозвише Тигр прилипло к Торе давно: он воображал себя помощником гениального сыщика и даже весьма преуспел на этом поприще, хотя его рабочие методы, заключавшиеся в постоянных попойках и любовных похождениях с «особо важными свидетельницами», вызывали крайнее неодобрение Сэймэя.

— Спасибо тебе, Сэймэй, за совет. Я прислушаюсь к нему, — с улыбкой сказал Акитада. — Но с советами, надеюсь, пока покончим?

— Конечно, хозяин. Я пришел сообщить, что прибыли господин и госпожа Тосикагэ. Они сейчас в комнате у госпожи.

Акитада замешкался. У него не было ни малейшего желания наведываться к матушке. Но Сэймэй тут же поправился:

— Я имел в виду, у молодой госпожи.

Акитада не сразу сообразил, что Сэймэй говорил о его собственной комнате, вернее, о его бывшей комнате.

Покачав головой — уж больно разительные перемены произошли всего за несколько часов, — он отправился в упомянутые покои. Из-за двери слышались веселый смех Ёри и радостные женские голоса. Акитада приготовился увидеть сцену полнейшего беспорядка — женщин, возбужденно обсуждающих наряды, разбросанные по всей комнате, и своего маленького сына, беспечно резвящегося среди всей этой кутерьмы. Открывая дверь, он надеялся вызволить зятя и увести его подальше от этой бабьей и детской болтовни, но, к своему великому удивлению, обнаружил там счастливое семейство, красиво рассевшееся на подушках вокруг его бывшего стола.

Все сундуки были закрыты и аккуратно расставлены по стеночкам; небольшая расписная ширма и несколько стоек с занавесками укрывали от сквозняка сидящих. Дружно повернувшиеся в его сторону лица сияли радостью в свете зажженных свечей. Тамако разливала чай, Ёсико держала на коленях Ёри, улыбающаяся Акико заботливо поглаживала животик, а Тосикагэ, сидевший рядом с женой, сразу же поднялся навстречу хозяину. Акитада не мог не заметить, как разительно переменился этот дом, в котором еще совсем недавно слышны были только скорбные голоса бубнящих монахов да тревожное перешептывание прислуги в коридорах.

И эта существенная перемена не имела никакого отношения к болезни матери. Он вообще не мог припомнить, чтобы здесь когда-то звучал смех или детские голоса или так вот дружно собиралось под одной крышей все семейство. Чувствуя внезапный прилив радости, он радушно обнялся с Тосикагэ.

Женщины пили чай, а перед Тосикагэ стояла фляга с горячим саке, и Акитада охотно присоединился к нему, торопясь согреть заледеневшие пальцы об чарку, прежде чем пропустить благодатную крепкую жидкость внутрь. Рядом с горячими жаровнями Акитада наконец разомлел и расслабился. Тамако сообщила ему, что развлекала гостей рассказами о жизни на севере и что теперь настал его черед. Он не стал отказываться, и его с интересом слушали, без конца задавая вопросы, перебивая и передавая с рук на руки Ёри. Такого приятного досуга он не знавал давно.

Но потом Акико вдруг испортила весь добрый настрой.

— Между прочим, матушка выглядит просто ужасно, — сказала она. В ее тоне звучали откровенно укоризненные нотки, но Акитада пока не понимал, куда она клонит. — Она вряд ли дотянет до утра. Так что тебе, братец, наверное, пора подумать о скорбных приготовлениях.

Акитада вздохнул.

— Не волнуйся. Необходимые приготовления уже сделаны. Ну а как ты чувствуешь себя, Акико?

Акико отвлеклась. Бросив на Тосикагэ игривый взгляд, она легонько похлопала себя по животу.

— У нас все хорошо. У моего сыночка и у меня, — с гордостью проговорила она. — А Тосикагэ просто очарован твоим Ёри, поэтому собирается окружить нас безмерной заботой. Так ведь, скажи мне, о почтенный супруг и счастливый отец нашего сына?

Тосикагэ заулыбался во весь рот и раскланялся перед ней.

— Да, моя обожаемая супруга и мать моего ребенка, самой нежной заботой! — Он повернулся к Акитаде: — Небеса наградили вас очаровательной семьей, дорогой братец, и я бесконечно счастлив считать себя ее частью.

Акитада был тронут такими словами и ответил не менее учтиво и любезно, но ему почему-то припомнился сиротливый юноша — старший сын Тосикагэ. Мысли эти неизменно привели его вновь к неприятностям с кражей имперских ценностей, и он уж было хотел увести Тосикагэ куда-нибудь, чтобы обсудить этот вопрос, но тут дверь отворилась, и служанка Тамако принесла ужин.

Гэнба превзошел самого себя. Были здесь и тарелки с маринованными овощами, и мисочки прозрачного рыбного супа, целые горы лапши и ворох лепешек. Ко всем этим лакомствам прилагались вареный рис и овощи. В общем, ужин удался на славу, удовольствия продолжались. Правда, в конце концов Ёри устал и закапризничал. Женщины дружно поднялись, чтобы отвести его в постель.

Направляясь к двери, Акико замешкалась возле Акитады и сказала:

— Кстати, братец, помнишь ту фигурку плывущей богини, которая тебя так заинтересовала? Так вот, она опять уплыла, и Тосикагэ клянется, что ничего не знает об этом. Пусть он сам расскажет тебе, заставь его.

Акитада метнул вопросительный взгляд на Тосикагэ, и тот вмиг покраснел до корней волос. Дождавшись, когда женщины уйдут, Акитада спросил:

— Значит, вы узнали статуэтку? Тосикагэ всплеснул руками.

— Да я ее в глаза не видел! Памятуя ваши наставления просветить Акико насчет истории всех этих вешиц, я пошел в ее покои на следующий же день. Она рассказала мне про статуэтку, но, когда мы стали искать ее, выяснилось, что она пропала. — Он основательно приложился к своей чарке и вздохнул.

— И что же?

Тосикагэ принялся затравленно объяснять:

— Акико описала мне ее. У вашей сестры великолепная память. Судя по ее описанию, это та самая фигурка плывущей богини из имперского хранилища. Не думаю, что таких фигурок могло бы быть две. Но я клянусь вам, Акитада, что не приносил ее туда!

— Я-то вам верю, но это означает, что это сделал кто-то из ваших домочадцев.

— Это невозможно! Кто бы стал заниматься такими вещами? И с какой целью?

— А мне вот интересно, почему ее оставили в комнате Акико и где она сейчас.

— Да зачем ее вообще оставили?

— Возможно, чтобы предостеречь вас.

Тосикагэ окончательно пришел в недоумение.