Она видела, что внутри у него идет тяжкая борьба, и уже верила, что он может заговорить, сбросить тайные оковы, терзавшие его душу. Следуя своей интуиции, она повторила:

– Говори! Это тебя освободит!

– Освободит…

Его отвыкшие говорить губы исторгли искаженное слово; какое-то время он вслушивался в его звучание, но потом лицо его вновь погасло. Он поднялся с колен и, не обращая внимания на женщин, взял свои тряпки и начал полировать ими широкое сверкающее лезвие гильотины.

Не в состоянии произнести ни слова, они пошли дальше. Возле низкой двери они остановились. Это был выход на улицу из соседнего с дворцом Фуше дома. Габриэла приоткрыла дверь. Снаружи ждал экипаж.

– Теперь ты понимаешь, – на прощание сказала Габриэла, – что я имела в виду, когда говорила, что мне его жалко…

– Да, – кивнула Каролина. – Он всегда был победителем, всех обыграл, всех пережил, но одно недоступно и ему – победить призраков.

В веренице карет, возвращавшихся с карнавального гуляния из Люксембургского сада, коляска пересекла Пон-Неф, на котором в этот час била ключом парижская жизнь: здесь царили роскошь и нищета, добродетель и порок, окутанные сиянием и запахами уходящего дня.

Как и всякий раз после преодоленной опасности, у Каролины было такое чувство, будто от неукротимой жажды жизни у нее вырастают крылья.

У Кретьена Троке она полчаса выбирала из двух сотен сортов духов флакончик индийского бальзама из орхидей. У Бернаскони она купила марципан с фисташками. В конце концов Каролина зашла в салон мадам Ольчевской, перчатки и пять дочерей которой особенно полюбились парижанам после того, как пятнадцатилетняя Бронка при всех залепила звонкую пощечину герцогу Талейрану, когда он попытался проверить, действительно ли ее талия так хрупка, как позволяет заключить простое школьное платье.

Белокурая девушка провела Каролину через две ступеньки в просторный примерочный салон.

– Разрешите? – Она положила руку Каролины на бархатную подушечку и взяла из фарфоровой корзинки на столе шелковую мерную ленту.

Еще не услышав его голоса, Каролина увидела в зеркале отражение герцога Беломера. Поигрывая меж двух пальцев тросточкой с золочеными рифлениями, он подошел ближе. Легкое лавандовое облачко обдало ее.

– Вы позволите мне вмешаться? – обратился он к продавщице. – Прочь эту варварскую мерную ленту! Как вы собираетесь соответствовать этой дивной ручке? Вам следует изготовить образец из козьей кожи.

Продавщица торопливо вышла. Каролина только теперь взглянула на герцога. Непринужденно, словно не могло быть ничего более естественного, чем их встреча в магазине, она сказала:

– Я всегда покупала себе готовые перчатки.

Продавщица вернулась с неким подобием чертежной доски, на которой был натянут кусок козьей кожи. Каролине пришлось положить на нее расправленные ладони, а продавщица обвела мелом контуры и записала себе объем запястья и длину предплечья. Герцог целиком вошел в роль одержимого модой щеголя; Каролине даже показалось, что он переигрывает, лишь бы уйти от вопросов. В конце концов он заказал ей дюжину коротких, дюжину полудлинных перчаток и дюжину перчаток три четверти из тончайших, как паутина, кружев цвета шампанского.

Он с улыбкой посмотрел на нее.

– Мне кажется, я когда-то обещал сделать вас самой элегантной женщиной Парижа. Я повторяю свое предложение…

– Вы говорили – не Парижа, а Франции!

– Дьявол! Вы меня даже слушали!

Они вышли на улицу и он показал на свою карету.

– Садитесь.

Она опустилась рядом с ним на заднее сиденье, немного смущенная своей неожиданной и необъяснимой сговорчивостью.

– Где, черт побери, вы скрываетесь? Я решил, что вы уехали из Парижа. Вот уже два дня я разыскиваю вас и таскаю с собой то, что должен отдать вам. – Он вытащил из сюртука пергамент и с шуршанием развернул его. – Конфискация вашего имущества и вашего дома отменена. Король лично распорядился об этом и передал мне официальный документ.

Она не мигая смотрела на королевский документ в своих руках, не в состоянии сказать ничего.

– Неужели вы всерьез полагали, что я поехал в Гент ради забавы, или по глупости, или потому что Фуше посадил мне на шею своего шпиона? На этот раз Фуше запутался в собственных сетях. Его игра проиграна. Проволока, на которой он танцует, становится все тоньше и ненадежнее. На него еще какое-то время посмотрят…

Слова герцога оторвали ее от собственных мыслей. На один миг ей захотелось рассказать ему о том, что произошло в Нотр-Дам. У нее было ощущение, что он должен это знать, в том числе и то, что Мелани была в сговоре с Нери; слова, сказанные им… Но она подавила свое желание.

– Но самую лучшую шутку Фуше сыграл с собой сам, – продолжал герцог. – Пригласить Бурбона свидетелем на свадьбу! Дьявол, это все равно как если бы я послал к вам сватом Жиля де Ламара. – Она чувствовала на себе его взгляд, он помедлил, но потом стал рассказывать дальше, словно не мог молчать: – Если бы вы это видели! Король бушевал, услышав наглое требование Фуше. Мне целую ночь пришлось его уговаривать, пока он не успокоился. А потом вдруг ему эта затея показалась даже забавной, так сказать, последняя трапеза приговоренного к смерти. А то, что сейчас еще произойдет, придаст мужества всем врагам Фуше. Он будет падать со ступеньки на ступеньку, терять одну должность за другой, и за каждую из