– Кто он? – услышала она голос Габриэлы.

Каролина была поражена прозорливостью этой женщины, ее даром проникать в душу другого.

– Я знаю его – и не знаю. Я знаю его имя – Жиль де Ламар, но о нем самом знаю меньше, чем другие. Да, я это делаю ради него. Поэтому Фуше никогда не должен узнать, что мы знакомы с тобой!

– Он его враг?

– Самый большой. Я была у Фуше. Он предложил мне жизнь моего отца – за жизнь де Ламара. Он считает, что я предам его.

– Хорошо, что я это теперь знаю. Все, что я услышу, отныне будешь знать и ты.

Каролина никогда не видела Габриэлу такой серьезной. Она поднялась и взяла Каролину за руку. Отодвинув штору, они вышли на каменный балкон.

– Там внизу, видишь ступени, ведущие к Сене? Рядом в стене вход для лодок. – Она закрыла балконную дверь. – Наш дом – третий после моста Турнель. Ты можешь оставаться здесь. Здесь тебя никто не найдет:

– А твой брат?

– Ничего не узнает, а если даже узнает, то будет молчать. Хотя он и не сознается, но в глубине души он ненавидит герцога даже больше, чем я.

Белый попугай семенил по травке в саду, на крыше и выкрикивал обрывки итальянских фраз. Его голос имел глуховатый, почти человеческий тембр. Но Каролина прислушивалась к другому – к жужжанию, наполнявшему это первое августа с самого раннего утра. Сначала это было лишь в самом доме: деловая беготня горничных, портних, парикмахеров, наряжавших Габриэлу к свадьбе. Потом это стало накатывать и извне, неслышно, неосязаемо и тем не менее гнетуще, как будто маленькие облачка с черными каемками, торопливо проносившиеся по небу, были роями шершней. Первый звон колоколов собора Нотр-Дам давно стих, последняя карета с гостями укатила. Дом был пуст, не осталось ни одного слуги, ни одной горничной. Ни одной лошади не стояло в конюшнях, ни одного экипажа в каретных сараях. Каролина задумчиво наблюдала, как попугай клевал из темной руки Бату изюм и маленькие кусочки дыни. Под широкополой шляпой лицо Бату было совсем черным. Он был одет в костюм кастеллановской челяди, в золотое с черным. Она бы с трудом узнала его, если бы встретила в таком виде.

Каролина сама себя не понимала. Что, собственно, останавливало ее? Осторожность? В день, когда весь Париж был на ногах? Разумеется, это был день триумфа Фуше; из всех его головокружительных трюков этот был самым отчаянным: пригласить Бурбона свидетелем на свою свадьбу! Но разве она не хотела этого сама? Не рассчитывала ли она, что это будет одновременно его первым шагом в пропасть? Каролина обратилась к Бату:

– Мы можем через десять минут быть в Нотр-Дам?

Бату выпрямился, его зубы блеснули в улыбке.

– Через семь, графиня, – казалось, он только и ждал этого момента.

Косяк мелкой рыбешки рассыпался в разные стороны, когда Бату вытолкнул из подземного подвала на воду барку с балдахином над сиденьем. Течение тут же подхватило их и понесло вдоль парапета набережной.

Вскоре впереди замаячил темный массив Нотр-Дам, справа – черный от людей мост Луи. Сильными ударами весел Бату подогнал барку в тень от моста. Появился узкий, закрытый вьющимися растениями причал.

– А ты неплохо ориентируешься! – Каролина натянула ниже плотную черную вуаль.

– У меня было достаточно времени разведать путь. – Бату привязал барку.

Они молча пошли по проходу, заканчивавшемуся мрачными сводами, это была крипта – склеп под монастырским алтарем. Каролина различила каменный алтарный стол, купель, ниши с саркофагами, чан со свежеразведенным строительным раствором, инструмент каменщиков, которые здесь работали, пару винных бутылок и остатки трапезы. Издалека донеслись звуки играющего вступление органа. Они пролезли через отверстие в стене, и невнятное бормотание вдруг усилилось. Бату с гордой улыбкой оглянулся:

– Сейчас будем на месте.

На нее дохнуло холодом камня, вокруг был сумрачный лес из стоек и опор. Каролина помедлила секунду. В нескольких шагах от нее стояли церковные скамьи аристократии, на богато украшенных резьбой боковых стенках красовались гербы. Ее сердце взволнованно забилось, когда она увидела герб Ромм-Аллери. Однако она осталась стоять в тени трехэтажной трибуны, построенной в боковом нефе для любопытных.

Со своего места ей был хорошо виден алтарь. Габриэла стояла на коленях на алтарных ступеньках, омываемая серебряной парчой своего шлейфа. Фуше – на другой стороне, весь в черном, закрыв лицо руками. Немного ниже стояло королевское семейство, герцоги и принцессы, герцоги Орлеанские, графы Артуа – высшая знать. Жесткие одеяния делали их на первый взгляд безжизненными, будто изваянными из того же камня, что и собор, вставшими из могильных плит королей.

Звуки фанфар грянули на весь храм. Лейб-гвардия, шпалерами выстроившаяся вдоль центрального прохода, всколыхнулась. Вступил орган. В собор вошел король. Процессия медленно продвигалась вперед, подстраиваясь под шаг этого короля, раньше слишком часто расточавшего улыбки, что не вязалось с таинственной аурой страха и милости, необходимой народу, чтобы он смог полюбить государя. Но в эту минуту его лицо оставалось серьезным и неприступным. Каролина с удовлетворением отметила это. Это не был человек, забывший смерть своего брата, и милость, которую он сейчас оказывал Фуше, была в действительности смертным приговором.

Каролина увидела достаточно для себя. Она уже хотела уходить, как вдруг рядом с ней возник какой-то шум. Любопытствующие неохотно пропустили человека в темной сутане, пробиравшегося к скамейкам аристократии. То, что она испытала, узнав Нери, не было страхом. Он почти коснулся се, однако не заметил. Он подошел к женщине, сидевшей с опущенной вуалью на крайнем месте одной из скамеек для знати. Нери тронул ее за плечо, и когда та повернула голову, Каролина узнала Мелани…

Мелани и Нери – мысли Каролины путались, но все же она и сейчас сохраняла хладнокровие и выдержку. Она села на пустое место позади неравной пары. Нери склонился к Мелани.