— Не такая, как там. Дрянь, верно? — спросил Рамиро.

— Ничего похожего. Там что надо!

— Я так и думал, что ты оттуда. Поэтому и работу найти не можешь.

— С чего ты взял? Ничего подобного! — Кинтана нагло улыбался, щеки покраснели, но было непонятно: то ли от выпитой рюмки чистого рома, то ли от злобы, что проговорился.

— Ладно, это я так, чтобы иметь представление, какую назначать цену. А Кастро действительно на днях будет митинговать у нас на заводе.

Кинтана взял себя в руки, но в следующей же фразе, произнесенной им, Гарсия почувствовал настороженность.

— Ну и пусть. Он знает свое дело.

— Послушай, Кинтана, говори сразу и открыто. Я ведь не мальчик. Понимаю, в чем дело. Здесь всякое может случиться. Ни «зелененькие», ни драгоценности не помешают, если не врешь, что они у тебя есть. Выкладывай, что надо, что ты от меня хочешь. Если смогу, договоримся о цене, и делу конец! — Гарсия видел, что перед ним хитрый, опытный и решительный человек, хотя на первый взгляд этого сказать было нельзя.

Кинтана выпил еще рюмку и, не проронив ни слова, пристально уставился в глаза Гарсии.

— И что ты можешь? — наконец спросил гость.

— Чистые листы бумаги со штампом и печатью завода, чистые бланки удостоверения. Возьму дорого. Не уверен я. Попадешь им снова в руки — ведь выдашь меня.

— Не годится. Деньги, говорю, есть. Здесь надоело, понимаешь? Туда хочу. Туда, где кока-кола настоящая. Понимаешь? Рыбаки знакомые есть? — Кинтана рисковал, но, видно, страх перед мыслью вновь оказаться в органах революционной безопасности лишал его терпения и выдержки.

— Рыбаки есть, но… среди них сейчас трудно найти кого надо. Большинство довольны. Да теперь в одиночку никто и не выходит, — ответил Гарсия, растягивая слова, словно обдумывал еще что-то.

— Три кольца с крупными бриллиантами, два золотых браслета, портсигар и сотня новеньких «гамильтонов».[20] Но чтобы наверняка!

— Есть одна возможность, но будет дороже. Рискованно! Зря не хочу пачкаться. Да и человеку, от которого зависит, надо крупно дать.

— Кто он?

— Есть один. С ним-то будет наверняка, если согласится. Но не знаю. Парень молодой, деньги любит… Строгой дисциплиной очень недоволен…

— Лейтенант, шахматист, что…

Но Кинтана недоговорил. Луис Гарсия опрокинул стул, одним прыжком оказался рядом, ударил гостя по скуле, вывернул ему правую руку и вытащил у него браунинг из-за пояса под рубашкой.

— Говоришь, вышел вчера? Подлец! Кому служишь? Тихо! — Гарсия свободной рукой открыл дверцу шкафа и вынул длинный узкий мешочек, набитый дробью. — Отобью легкие — всю жизнь кровью харкать будешь. Откуда тебе известно о шахматисте?

Побледневшее лицо Кинтаны медленно розовело. Он с трудом проговорил:

— Отпусти! Извини. Тебя проверял. Вышел я раньше. Дело ведь серьезное. Кому охота здесь умирать? Боялся, что завалишь, вот и проверял.

— Смотри, гад! На первый раз поверю. Но чуть что, за мной не станет… Выкладывай все из карманов. Ляжешь спать на моей кровати. В той комнате, связанным Понял? Остальные деньги где? За ними вместе сходим. Теперь ты в моих руках.

— Ладно. Делай как знаешь. Только помоги! Очень надо. — Лицо «киноактера» в эту минуту явно не годилось для съемок.

— Если клюнет, договоримся, — решительно сказал Гарсия. — Ему еще добавишь… если нет, сорвется — втройне заплатишь. Мне ведь тогда тоже уходить придется.

В последующие дни Луис Гарсия под видом выездов на подводную охоту — о том, что после шахмат этот вид спорта был его второй страстью, знали все, — на безлюдном берегу островка Эскивель создал тайный запас горючего. Затем сообщил Кинтане, что лейтенант Фауре Павон, начальник погранзаставы в рыбацком поселке Ла-Исабель, долго ломался, не хотел брать денег, но когда увидел драгоценности — дал согласие.

В ближайший воскресный день Гарсия и Кинтана с полным снаряжением подводных охотников задолго до рассвета появились на пристани Ла-Исабель. Лейтенант Павон сам проверял документы и сообщил дежурному бойцу, отмечавшему выходивших в море, что у спортсменов все в порядке.

Вечером лейтенант — это для него не составит никакого труда — черкнет против названия их моторной лодки «Манглес» крест, что будет означать: лодка возвратилась в порт. В то время, как предполагалось, перед заходом солнца Кинтана вручит сотню «гамильтонов» Гарсии, высадит его на островке, а сам уйдет в море. Гарсия же пересечет островок пешком до пляжа у маяка «Эскивель» и возвратится в Ла-Исабель на последней шаланде вместе с отдыхающими. Таков был план, сообщенный Кинтане. Однако в действительности расчет строился совсем на другом.

Весь день, пока они стреляли рыбу, готовили еду и отдыхали в ожидании захода солнца, Луис нервничал. Кинтана без труда это заметил, насторожился. Ему решительно не понравилось то обстоятельство, что Гарсия вдруг потребовал выдать ему доллары задого до наступления сумерек, — он сказал, что оставит Кинтану одного с лодкой и уйдет раньше. Все это сработало, и «красавчик», когда подошло время расставаться, изловчился и неожиданно съемочной рукояткой от руля ударил Гарсию по голове, связал ему руки, снес в лодку, побросал в нее снаряжение, завел мотор и, минуя островки, покрытые мангровым лесом, неуверенно направился в сторону Сотавенто. Кинтана намеревался обогнуть коралловый остров слева, выйти в открытое море и, ориентируясь по маяку «Мэгано», идти к банке — отмели Кай- Саль.

Луис очнулся и сразу же почувствовал сильную тупую боль в затылке. Первой его мыслью было: «Легко отделался — черепок, должно быть, вспух, но не раскололся. Значит, пока все идет как надо». Лежа ничком, он попытался пошевелить ногами. Но они, как и руки за спиной, были связаны. Мерно стучал мотор, и лодка легко скользила по небольшой волне. «Если не выбросил за борт, значит, боится остаться один. Не уверен, Ночью в море одному страшно. Подлец! Скорее всего польстился на тысячу долларов. Стало жалко. А может… Кто его знает, что думает этот гад» Волна пошла крупнее, Гарсия с трудом открыл глаза и определил по равномерно вспыхивавшим отблескам на борту, что они уже находятся в зоне действия маяка «Мэгано». Значит, выходят из пролива. Перевернуться на спину стоило огромных усилий. Голова раскалывалась.

— За что? — спросил Луис и испугался своего собственного голоса. «Что думает сейчас обо мне Педро? Стакан бы холодного пива…» — За что?

— Не скули! Еще будешь рад, — ответил Кинтана. — Посмотри лучше, правильно ли идем. Я на море, как рыба в пустыне.

— Денег пожалел, мерзавец! За все, что я сделал, так платишь? Отпусти хоть сейчас. Я не хочу туда. Мне туда нельзя, — умолял Луис.

— Если поможешь, слово даю: деньги отдам! Да еще расскажешь по радио, как пять дней паршивую справку получить не мог и про все другое, и про кока-колу, которую пить нельзя…

— Развяжи! Говорю тебе в последний раз. Отпусти, пока берег рядом. Доплыву…

— Идиот, акулы сожрут!

— Не твое дело Отпусти… Потом пожалеешь.

— Заткнись! Еще угрожать вздумал, — грубо прикрикнул Кинтана.

Гарсия видел, что лодка шла верным курсом — строго на Полярную звезду, поэтому замолчал. Предвкушая удачный исход, он думал: «Погоди, таракан, в золу запрячешься, когда куры пировать станут. Погляжу я на тебя тогда».

К вечеру следующего дня «Манглес» заметили рыбаки с острова Кай-Саль, взяли на буксир, повели в порт.