— Нет больше нашей Люськи… — Услышал ее расстроенный голос. — Убита третьего дня на передовой… Раненого выносила из-под огня… Жених у нее погиб, а вот теперь и она…
Боцман повернулся. Вышел, не чувствуя, не видя ничего. Шел по улице с шапкой в руках, надел шапку, вдруг ощутив ледяной ветер, порывами дувший с залива.
Почему-то кажется черным скрипящий под подошвами снег. Нет, он не черный, он голубовато-белый, такой, каким положено ему быть. Как прежде, виднеется на синеве рейда серая сталь кораблей, по улицам идут моряки, над сопками простерлось голубое огромное небо. Все как прежде, только нет больше на свете доброй, худенькой Люси Треневой.
Он остановился, машинально вынул из кармана заветную трубку. Неподвижно смотрел на зарубки, пересекающие наборный мундштук. Их мало еще, этих зарубок, их должно быть гораздо больше. Вспомнил свой горький вопрос погибшему другу; «Почему ты такой злой?» И рассудительный, строгий ответ сержанта: «Я не злой, я справедливый. У меня душа обуглилась на этой войне».
И сержанта нет больше на свете, спит Кувардин на дне студеного Баренцева моря. А в столе дежурного по отряду лежит полученный на имя Матвея Григорьевича треугольный конвертик — наверно, письмо от женушки, о судьбе которой так и не смог узнать при жизни сержант…
Сунул трубку в карман, провел ладонью по ярким желтоватым, лишь на миг затуманившимся глазам. Быстро шел к дому разведчиков у старого оврага.
Но о том, как Сергей Агеев мстил за погибших друзей, как выполнял свой суровый воинский долг, как, став прославленным следопытом, совершил с новыми боевыми друзьями новый удивительный подвиг, я уже рассказал читателю в другой книге о боцмане с «Тумана».
БОЦМАН С «ТУМАНА»
Глава первая
ПЛАМЯ НАД МУСТА-ТУНТУРИ
— Молчание — ограда мудрости, — любил говорить капитан Людов, цитируя старинную восточную поговорку. И, помолчав, обычно добавлял: — А попросту это значит — держи язык за зубами. Чем меньше знают о разведчике другие, тем больше знает он сам…
Вполне понятно, что в годы Великой Отечественной войны дела с участием «орлов капитана Людова» не находили почти никакого отражения в печати. И в то время как в определенных кругах имена Людова и старшины первой статьи Сергея Агеева пользуются огромным уважением и даже славой, широкому читателю пока они не говорят ничего.
Не привлек особого внимания и небывалый серебристо-багровый свет, блеснувший над горным хребтом Муста-Тунтури в одну из военных ветреных, ненастных ночей.
А ведь этой вспышкой закончился целый фантастический роман, начавшийся походом торпедного катера старшего лейтенанта Медведева у берегов Северной Норвегии в поисках вражеских кораблей. Теперь наконец могу я рассказать подробности этого необычайного дела.
Свет, о котором я говорю, был много ярче бледных трепещущих зарев, то и дело взлетавших тогда со стороны океана над Скандинавским полуостровом, где шла артиллерийская дуэль между нашими кораблями и береговыми батареями немцев.
Но бойцы, просвистанные полярными ветрами, атакующие по ночам неприступные горные вершины, моряки, несшие зоркую вахту на обдаваемых волнами палубах кораблей, приняли эту чудовищную вспышку за огромный пожар на торпедированном транспорте или за излучение какой-то особо мощной осветительной ракеты.
Сам я, правда, был просто потрясен, сбит с толку этим светом.
Я только что вышел из землянки; черная сырая полярная ночь стояла вокруг, непроницаемой сыростью залепляла глаза. Я осторожно ступал с камня на камень, чтобы не провалиться в одну из расселин, наполненных ледяной водой.
И вдруг будто плотная повязка упала с моих глаз. Все вокруг осветилось до мельчайших подробностей: далекая линия синевато-черных окрестных гор, коричневый хаос камней базальтового котлована, двери землянок, замаскированные в скалах, даже красноватые провода полевых телефонов, протянутые по камням.
Мне почудилось, что далеко на весте вздулся дымящийся радужный шар, с огромной быстротой улетавший в черное небо.
Шар уносился вверх, превращаясь в крутящийся столб дымного разноцветного огня. И вновь надвинулся мрак: океан темноты еще плотнее сомкнулся над нами.
— Вот так фейерверк! — сказал тогда рядом со мной морской пехотинец голосом, охрипшим от удивления. — Осветительную, что ли, бросил? Нет, на осветительную не похоже!..
Но когда я вспоминаю эту минуту сейчас, встает передо мной не горный пустынный пейзаж, озаренный фантастическим светом, а жаркий и тесный кубрик корабля, в котором день спустя я встретился с героями нижеописанных событий.
Я вижу обветренные лица моряков, сидящих на койках вокруг узкого корабельного стола; вижу полосы тельняшек, потемневших от пота, под расстегнутыми воротниками ватников…
Черным глянцем блестят автоматы, сложенные на одной из коек…
Слышен сухой стук костяшек домино, в которое с увлечением играют четверо сидящих за столом.
— Присаживайтесь, товарищ капитан, — сказал мне, потеснившись, пятый моряк, не принимавший участия в игре.
— Скоро пойдем? — опросил я, садясь на койку и с наслаждением вытягивая ноги.
Я почти бегом прошагал пять километров от землянки до причала и еще не оправился от разочарования, узнав, что торпедный катер, на который я спешил, ушел в базу за полчаса до того, как я подбежал к дощатому, чуть белевшему в темноте настилу пирса.
Мотобот, смутно вздымавшийся над невидимой водой, был переполнен пассажирами. Моряки с автоматами, торчавшими из-под плащ-палаток, занимали всю палубу. При виде моей офицерской фуражки они молча расступились, пропуская меня к люку, внутрь корабля…
Итак, я сел на койку. Мои ноги в тяжелых кирзовых сапогах уперлись в какой-то прямоугольный предмет.
— Осторожнее, товарищ капитан, — не оборачиваясь, сказал широкоплечий рыжеватый человек, только что с треском опустивший на стол руку с костяшкой. Под примятым подшлемником, сдвинутым на затылок, повязка, как белая тень, пересекала его медно-коричневое лицо. — Я, конечно, извиняюсь, но под койкой у нас пять килограммов взрывчатки. Скучно будет сейчас на воздух взлететь…
Моряки, видимо, разыгрывали меня, и, чтобы поддержать игру, я с достойной неторопливостью поджал ноги. Говоря с моряками, подчас трудно разобрать: когда они серьезны, а когда «травят» — по морской традиции, подшучивают над вами.
Худой длинноносый человек, потеснившийся на койке, когда я уселся с ним рядом, глядел на меня из-под круглых роговых очков. На нем была потрепанная армейская шинель с капитанскими погонами.
— Старшина сказал: «Пойдем, как начнет рассветать». В темноте не хочет рисковать. Вчера немцы
