— Надо еще выяснить, что за фигура этот Зубрилин! — вскипел Омаров. — Знаете, прикончить человека и положить вам на стол странную записку — это еще не…

Комиссар встал, и Омарову не осталось ничего другого, как прервать свою обвинительную речь. Откозыряв, он пошел к двери.

Все в нем кипело. Такой смиренный с виду этот Зубрилин, а вот сумел все же подставить ему ножку! Конах. Вот еще штучка. Почему Зубрилин убил его? Защищался? А может, тут другое, может, хотел доказать, что Омаров оберегает врагов, окружил себя врагами? Надо самому разобраться.

Ни с кем не разговаривая и не здороваясь, он прошел в свой кабинет и заперся.

С чего начать контрмеры? Зубрилин прибыл, он рядом, но не приходит, ведет себя так, словно и не заместитель у Омарова. Его надо поставить на место, черт возьми! Да, просто удалить. Удалить! Но как? Снять его он не может. Разве предложить главку, чтобы утвердили Зубрилина на должность директора совхоза в Май-Урье? Он возится с этим совхозом, добивается утверждения, вот и пускай там…

Омаров вызвал начальника планового отдела.

— Слушай, Дымов, — сказал он, — подготовь проект приказа об организации совхоза в Май-Урье. И директором туда Зубрилина.

Дмитрий Степанович сел на краешек стула, записал слова шефа, поднял глаза.

— Ты сказать что-то хочешь? — Омаров нетерпеливо ходил вдоль стола.

— Видите, Кирилл Власович. Если вы лично подготовите такой приказ, то вы и в ответе перед главком. Вдруг не получится совхоза? Прогорим? Знаете что, пусть Зубрилин сам напомнит о совхозе. Потребуйте от него докладную записку. Они с агрономом Руссо инициаторы, пусть они и берут на себя ответственность.

— Голова у тебя, Дымов! — Капитан усмехнулся. — Хорошо, скажи от моего имени, чтобы сегодня же…

— Будет сделано, Кирилл Власович. — Дымов помолчал. — У вас неприятности, Кирилл Власович? По лицу видно.

Омаров махнул рукой.

— Все этот Конах. А ты защищал его, Дымов. Кто знал…

— А не считаете ли вы, что история с ним выдумана? Убили невинного человека, а записку подсунули. Вы очень добрый человек, Кирилл Власович, на вас просто нападают, вас свалить хотят, а вы даже не защищаетесь. Обвиняют в том, что врагов прикрываете? Кто обвиняет— они, может быть, и есть настоящие враги. Их за убийство честного человека надо судить, а вы молчите. Они авантюру в Май-Урье с совхозом затеяли, а вы готовы принять все на себя. Обидно за вас, душа болит, когда видишь в сетях честного человека.

Омаров слушал своего плановика с возрастающим интересом. А что, ведь он говорит дело! Преданный работник, он заботится о чести учреждения. Действительно, не заварил ли всю эту кашу Зубрилин, чтобы просто насолить ему, подорвать авторитет Омарова? Обвинить Зубрилина в убийстве? Гм… Но ведь там свидетели, вероятно, были. И тем не менее…

Дымов поднялся, лицо его горело святым негодованием. Так оболгать начальника!

На мгновение в голове капитана мелькнула мысль: а не провоцирует ли его Дымов? Но он тотчас же отогнал ее. Нелепость. Такой преданный службист.

— Ты высказал довольно здравые мысли, Дымов. Я подумаю. Спешить не будем, действовать — так уж наверняка. А сейчас иди. И займись докладной, проектом и вообще… Иди.

Но Дымов не уходил. Омаров вскинул брови.

— Еще что?

— Мне нужны кое-какие документы, Кирилл Власович. Они в сейфе. А ключи…

— Ах да, ключи! — Он было уже полез в карман, но тут же вспомнил лицо комиссара, его слова. — А чего тебе надо, какие документы? Я сам достану.

Дымов едва заметно побледнел.

— Вообще-то не к спеху. Я потом, позже.

В этот день он еще два раза заходил в кабинет Омарова и шарил за книгой. Надежда не оправдалась, ключей не было. Значит, уже не доверяет. А как же синяя папка?

В политическом управлении Зубрилину сказали:

— Так вот, о Дымове. Ничего подозрительного. Потомственный служащий. В прошлом он работник аппарата Наркомфина. Одинокий человек. Предложили ехать в трест. Согласился. Выехал в марте 1936 года. Два месяца жил во Владивостоке. Потом приехал сюда пароходом «Кулу». И все. Социальное происхождение и характеристика в порядке.

Слова эти ни в чем не убедили замполита.

— Фотография в деле имеется? — спросил Зубрилин.

— К сожалению, нет. В отделе кадров сказали, что фото потеряно.

Поколебавшись, он сказал:

— А если это не тот Дымов, который работал в Москве?

— Проверить трудно. Но попытаемся. Однако довольно о Дымове. Расскажите о совхозе и о происшествии в тайге…

После работы Дмитрий Степанович Дымов отправился погулять. Он вышел на ту самую дорогу, где не раз встречался с Конахом, и с грустью подумал, что одним верным человеком стало меньше. Заложив руки за спину, он медленно пошел по направлению к бухте и остановился у самой кромки.

Мутная вода лизала желтые камни, едва плескалась о береговую гальку. В километре правее, на темной глади бухты, серыми громадами стояли корабли. Над ними висели портовые краны. Шла разгрузка. Что ни корабль — то новые машины, сотни людей, продовольствие, — нож в сердце Джона Никамуры. Бывший купец и мореплаватель и не представлял себе, что можно развернуть добычу металла и освоение огромного края в таких масштабах. Поглядывая на корабли, он вдруг почувствовал, как ничтожно мал. Просто пигмей по сравнению с размахом одного треста. Несовместимые величины. Ну, а если бы ему удалась затея? Если бы пришлось ему взять в руки всю необъятную Колыму? Смогла бы фирма «Джон Никамура» осуществить такие работы? Он сознавал: нет, не смогла бы. Не хватит сил. Ведь тут целая страна со своим могуществом, экономикой, людьми!

Здесь, на берегу бухты, против длинных портовых построек, Джон Никамура еще раз понял, что жизнь его, которая вот уже много лет проходит в постоянной опасности, давно лишилась определенной цели. Не получается то, что задумал. Не выходит. Все равно что в стенку лбом. Бороться с одним человеком, даже с организацией людей вроде старого «Союззолота», с другими людьми, подобными ему самому, — это еще можно, даже интересно. Но идти на борьбу с великим государством, с ненавистными людьми вроде Зубрилина — бесполезная затея. Тем более, что на восток война не пришла, а если и придет, то еще неизвестно, чем она кончится. Все рухнуло. Только сломаешь себе шею.

Ну, а если так, то чего он, шеф фирмы «Джон Никамура», неудачный претендент на владельца всем золотом советского Клондайка, торчит здесь, среди своих врагов, в этом городе, возникшем у него на глазах? Не лучше ли уйти тихо и спокойно? Или даже не тихо, а с громом, чтобы о тебе долго еще помнили. Но, так или иначе, уйти. Чем скорее, тем лучше.

Голова Джона Никамуры работала четко. Да, только так. Остается решить, каким образом уехать. Старый способ не годится: вызвать корабль трудно, да и ни одно чужое судно не пробьется сюда. Видимо, надо уехать на юг. Корабли из Нагаева во Владивосток и Находку идут через пролив Лаперуза. Пролив не широк. Там надо остановить корабль на час или на два, привлечь внимание японцев. Как? Только если авария. Или громкое событие.

Он вспомнил своего помощника в бухте Находка. Товаровед, старый знаток взрывного дела. Если приказать ему, будет авария. Значит, надо выбраться в Находку. И когда Никамура поедет обратно, корабль остановится в проливе.

Но еще лучше, если Джон Никамура уедет под грохот диверсии. И это можно устроить. Корабли часто везут сюда аммонал — взрывчатка очень нужна горнякам. Аммонал, как известно, взрывается от детонации. Маленькая игрушка с детонатором — и будет грохот, салют в честь Джона Никамуры, последнее «прости» этой русской земле.

Дымов долго стоял на берегу, едва не касаясь носками ботинок воды. Задумавшись, он высоко поднял