Взгляд Шустова стал жестким.
— Конаху? Зачем, позволь тебя спросить?
— Да так. Ночевали вместе, разговорились…
— Эх ты, божья коровка! — Шустов явно разозлился, шумно задышал. — А что он за человек, ты знаешь? Нет? Чего же в свои тайны посвящаешь? Кто тебя за язык тянул, я спрашиваю?..
— Вы думаете… — начал я.
— Ничего я не думаю! — загремел Шустов. — Мальчишки вы оба! Никакого понимания. А сами то и дело говорите о бдительности. Бдительность! С вами соблюдешь бдительность, на всех углах звоните. Вот мы какие! Вон что задумали! Смотрите на нас, удивляйтесь!
— Вы полагаете… — снова начал я, пытаясь успокоить директора.
Он перебил меня:
— Когда этот Конах уехал?
— За два дня до выстрела, — сказал Петя.
— На чем? Куда?
— Мы ему дали лошадь и провожатого. Сказал — до рыбного промысла, а там катером.
— У него было ружье?
— Нет. Только портфель.
— Ну и что ты ему рассказал?
— Все. И как было с отцом, и о встрече с Шахурдиным, и о револьвере. Сказал, что будем искать негодяев.
— Вот-вот. Выложил на блюдечке. Раз-зява! — грубо обрезал его Шустов.
Петя потупил голову. Он знал, что виноват.
Иван Иванович понемногу успокоился. В конце концов, дело сделано. Слово не воробей. О планах Зотова знает слишком много людей. Кто же стрелял?
— Ну вот что, сыны, — сказал Шустов. — Пока Зотов останется здесь. На вашем попечении. Пойдемте в палатку и расскажем ребятам. Пусть знают. Народ, я вижу, надежный, в обиду вы друг дружку не дадите. А я тем временем попробую кое-что узнать.
Директор рассказал о покушении очень сжато. Ребята поняли, что Пете Зотову угрожает опасность.
— Пусть только сунутся, — сказал Серега. Глаза у него потемнели, а лицо стало строгим и жестким.
Покончив с этим делом, мы пошли показывать Шустову остров. Место понравилось директору. Он похвалил Бычкова. Приказал:
— Давайте-ка пробьем сюда трассу. В общем, что там надо: съемку, нивелировку, ось будущей дороги. Километров двадцать? Дело ясное, отделение совхоза здесь будет. Как только исследуем почвы, найдем, что помехи отсутствуют, так сразу и за постройку. А чего ждать? Раз надо, значит, надо. — Шустов повеселел, похлопал Петю по плечу: — А ты голову не вешай. Мало ли что бывает!
— Я не вешаю, откуда вы взяли, Иван Иванович?
Я задумался только. Теперь мы знаем, что убийцы отца живы. Объявились, гады. Мы их найдем. Правда?
— Найдем, — сказал Шустов. — Это точно. Они выдали себя. Будьте начеку. Это не игра, а бой. Слышите, ребята? Бой не на жизнь, а на смерть.
— Слышим, — дружно сказали мы все.
Он уехал. Мы сидели, погруженные в раздумье. Как-то не вязалось: тихая, почти первобытная природа, лесная даль, простая мирная работа — и вдруг покушение на жизнь человека, злодейство, мрачные тени прошлого. Нелепость. Но в общем-то мы понимали, что к чему. Мы отвечали за жизнь Пети Зотова. В конце концов, мы защищали не только его жизнь, но и свои жизни, свой труд, свою родную землю.
Прошла неделя, другая. Ничего не случилось. Мы по-прежнему вели изыскания, наметили в тайге ось будущей дороги, исследовали грунты, определили место агробазы, скотных дворов, сделали план поселка и земель. Бычков ушел с отчетом в совхоз. Вернулся он ночью, принес газеты и письмо мне. Я нетерпеливо разорвал конверт:
Шустов писал:
«Был на рыбном промысле. Павлов сказал, что ревизор жил у них три дня. Он уехал в Магадан второго июня, то есть на другой день после покушения у реки. Павлов сказал также, что ревизор брал у него ружье и все три вечера ходил на охоту. Извел одиннадцать патронов, убил нескольких уток. Как видишь, очень серьезные улики. Я рассказал об этом уполномоченному оперотдела. Он сделает запрос в Магадан, там последят за ревизором и узнают, что за личность этот Конах».
Я дал письмо Пете. Он прочитал и задумался.
— Непостижимо! — сказал он. — Мера человеческой подлости. Быть моим гостем и стрелять в спину! Но пока это только подозрения, не так ли? Проверят и выяснят. Понимаешь, до меня не доходит, как можно…
За завтраком мы просмотрели газеты. Довольно спокойная жизнь течет в нашей стране. Сообщения о стройках. Фельетоны. Жаркий спор по поводу системы «дубль-ве» в футболе. Гастроли хабаровского театра в Магадане. На четвертых полосах — телеграммы о войне. «Как сообщают из Лондона…», «Наш берлинский корреспондент передает…» И только вот одно… Над подписью редактора газета «Советская Колыма» дала некролог: «Коллектив геологоразведочного управления с глубоким прискорбием сообщает о трагической смерти при исполнении служебных обязанностей старшего инженера-геолога Бортникова Степана Петровича, последовавшей в результате несчастного случая 23 мая в районе реки Май-Урья».
И много-много подписей.
Потом мы, как всегда, забрали инструмент, повесили за спину ружья (с ними мы теперь не расставались) и пошли по своему острову. «Остров Надежды» — так назвали мы его.
На другой день Серега и. Саша должны были идти в совхоз. Они уложили почвенные пробы, забрали у нас письма, поручения и перешли через протоку. А мы отправились на работу — продолжать съемку местности и брать пробы почв.
День 22 июня выдался ясный, безоблачный. Мы работали и пребывали в полном неведении относительно того, что творится на белом свете. В обеденный перерыв Зотов и Бычков сели поудить рыбу в протоке, потом пошли на озеро пострелять уток. Одного Петю мы никуда не пускали. Вечером Бычков взялся учить Василия Смыслова шахматному искусству. Неудобно как-то с таким именем-фамилией и не уметь играть. Но Смыслову быстро надоело думать над доской, и он тоже ушел к протоке посидеть в одиночестве на берегу и отдохнуть от «любимого города».
Среди ночи вернулись наши ребята. Они были взволнованы и возбуждены.
Еще не услышав от них ни слова, мы поняли: что-то произошло за пределами нашего лесного уголка.
— Война, — сказал Сергей и со злостью сорвал переполненный рюкзак. Он обернулся к нам и закричал: — Понимаете, война, а мы сидим здесь и ни черта не знаем, ничего не делаем! Где мои сапоги, будь они прокляты!..
Я видел, как побледнел Бычков, как отшвырнул от себя Казака Петя Зотов. В углу молча и поспешно переодевался Сергей. Тяжело дышал Василий Смыслов. Бычков сказал тихо, подавляя волнение:
— Ребята, вы можете толком…
— На, читай! — Серега сунул ему сообщение, переданное по радио.
Он читал про себя, а мы смотрели на строчки через его плечо. Никто не проронил ни слова.
Огромная, страшная война… И сразу, в одно мгновение, вся наша работа, все заботы об острове и новом совхозе показались вдруг такими мелкими, нестоящими, что говорить о них было просто стыдно. Война… А мы копаемся в шурфах, ходим с теодолитом, бьем комаров. Война, а мы едим макаронный суп и рябчиков. Война, а руки наши без винтовок…
Не было ничего удивительного в том, что Саша Северин тоже стал набивать свой рюкзак вещами, а Сергей переоделся в чистое белье и приготовился в поход. В порядке вещей был и вопрос Смыслова, ни к кому конкретно не относящийся: