растерянно бродили встревоженные медведи. Они уходили в горы и оттуда, с безопасной высоты, подолгу смотрели на дымки костров.
Разведчики находили золотоносные пески, но не кидались мыть золото, а тут же деловито заносили новое месторождение на карту, ставили репера — заявочные столбы — и уходили дальше, послав с нарочным радостную весточку в свой штаб. Искали, находили, но брать не торопились.
Скалов покачивал головой, усмехался и для себя записывал все такие места. Вдруг пригодятся.
За триста и за пятьсот километров от Нагаева работали поисковые партии. Они были небольшими. Их успевали снабжать всем необходимым. Геологи зимовали на месте, с первыми весенними ручьями снова уходили на поиск, и с каждым днем на карте Колымы обозначалось все больше и больше перспективных участков.
Маковский открыл золотую речку Утиную. Вознесенский поставил заявочные столбы на ключах «Три медведя» и Бючинах; геолог Новиков нашел еще одно месторождение возле Оротукана. Здесь уже строились дома будущего поселка. Тот же Вознесенский вместе с Леонидом Коффом открыл Хатыннах. Сергей Раковский буквально натолкнулся на золотую жилу Аттуряха. Колыма сдавалась, Колыма открывала свои богатства, не в силах устоять перед натиском смелых людей.
Отряд проводника Скалова много месяцев подряд обследовал обширный участок гор за рекой Колымой. Продвигаясь на запад, он вышел в большую долину.
Акинфий с трудом припоминал этот широкий распадок, покрытый густым лесом. С обеих сторон сюда спускались морщинистые сопки, в складках которых стоял темный старый лес. Кажется, он был здесь когда- то.
Партия разбилась на небольшие группы и начала исследование притоков реки. Всюду — и в реке, и в ее многочисленных ручьях — находили золото. Старший геолог клялся, что он скорее костьми ляжет в этой долине, чем упустит возможность подобраться к коренному месторождению. По его мнению, оно находилось где-то близко.
Скалову иной раз и нравились эти ребята, которые в самую трудную минуту не расставались с веселой шуткой. Они без конца подтрунивали друг над другом, но даже тени неприязни не было в их шутках. А когда одному «везло» и он вдруг открывал богатое месторождение, его товарищи от всего сердца поздравляли удачника. Разговор заканчивался неизменным:
— С тебя причитается…
И никакой зависти, никакого преклонения перед героем.
Скалов пробовал в свободное время сам мыть золото. Он брал лоток и уединялся в каком-нибудь ручье. Его радовали эти несколько золотников желтого металла, которые он ссыпал в кисет из-под табака.
Как-то вечером проводник показал свою добычу геологам:
— Червонца на три, — гордо сказал он, заглядывая им в глаза. Так, между делом намыл.
Геологи только пожали плечами.
— Охота тебе спину ломать. Придет сюда техника, за две секунды возьмут больше, чем ты намыл за два дня. Лучше бы на охоту сходил, коли время есть.
Увидев, как равнодушно смотрят на его золото сослуживцы, он в конце концов обиженно бросил лоток и, взяв ружье, ушел в лес, чтобы подстрелить к ужину глухаря.
— Вот это вещь, — похваливали ребята, обгладывая косточки птицы. — Ай да Робертович, отличился, старина…
Скалов сосредоточенно молчал, но был чрезвычайно доволен похвалой. Что ни говори, а делать людям приятное — хорошее занятие. Это чувство он испытал впервые.
…Шли недели и месяцы, они складывались в годы.
В тридцатых годах о Скалове говорили уже не иначе, как об опытном, знающем проводнике. Его отмечали в приказах. Его наградили значком отличника.
Он все еще ходил с тем же отрядом, когда случилось происшествие, сразу сломавшее налаженную было жизнь таежного знатока.
В обед на базу приехал молодой парень — коллектор из одной группы, работавшей километрах в восьми от базы.
— Мертвого человека нашли, — сказал он старшому. — Поехали со мной.
Начальник отряда, два геолога и Скалов оседлали лошадей и немедленно выехали на место происшествия.
На берегу ручья столпились поисковики. Около их ног темнела полуобвалившаяся яма.
Скалов слез с седла, привязал лошадь и увидел остатки шалаша. Воспоминание больно толкнуло его в самое сердце. Он перевел взгляд на яму и почувствовал такую слабость в ногах, что тут же сел на траву.
— Что с тобой? — участливо спросил геолог.
— Ничего, пройдет, — еле ответил он, но не отвел взгляда от темнеющей ямы.
— Где мертвый человек? — спросил начальник.
— Да вот, нашли старый шурф, решили проверить. Никита стал вычищать породу, а там…
Все нагнулись над ямой. Темное дно, мокрые стены.
— Кто смелый? — спросил начальник.
Двое спустились в яму, оттуда полетела порода, потом застучали кирки. Кто-то сказал:
— Веревку!
Скалов сидел, оцепенев, не понимая, что такое с ним делается.
— Осторожно, осторожно… Еще, давай, давай, — почему-то вполголоса командовал Никита.
Скалов увидел вдруг мокрую черную телогрейку с прилипшими к ней камешками. Он закрыл глаза.
Когда он открыл их, люди все еще стояли вокруг тела и тихо переговаривались. Головы их были обнажены.
— Сохранился… А ведь давно, кажется, лежит.
— Мерзлота. Сверху насыпало.
— Смотри, куда его… В спину, мерзавцы, по-бандитски.
Скалов увидел рваную дыру на телогрейке убитого, темное, почти бесформенное лицо и, не отдавая себе отчета, глухо и тяжко сказал голосом, которым просят прощения:
— Бориска…
Все разом обернулись к нему. А он, хватая ртом воздух, разрывая на груди рубаху, встал и пошел прочь, заплетаясь длинными ногами.
Люди переглянулись. Никита произнес:
— Нечисто дело. Как он сказал: Бориска?..
В тот же день Акинфий Робертович Скалов, сославшись на болезнь, заявил, что уезжает. Его почему-то не стали задерживать. Понимали — видно, неспроста уходит.
Ни с кем не попрощавшись, он взял вещевой мешок и ушел в тайгу.
Настойчивые, смелые люди из Москвы, Киева, Ленинграда и Хабаровска приехали в тайгу искать драгоценный металл, разумеется, не для того, чтобы удовлетворить свою страсть к путешествиям или обыкновенное любопытство. Они искали золото, чтобы начать добычу, широкую разработку ископаемых. Геологи, поисковики и геодезисты являлись только разведкой, авангардом главных сил, которые должны
