Тогда и было решено возродить хлебопашество и выпекать свой хлеб.

Печь хлеб в Оптиной никто не умел. И на послушание пекаря поставили о. Трофима, полагая, что он деревенский, а в деревне хлеб все же пекут.

Рассказывает Пелагея Кравцова: «Прибегает ко мне Трофим и спрашивает: „Поля, как хлеб пекут?“ — „Рецепт пирога, — говорю, — могу дать. А хлеб? Да кто ж теперь хлеб печет?!“ Вспомнили с ним, как в старину проверяли качество хлеба: на хорошо выпеченный хлеб можно сесть — он пыхнет и снова пышно поднимется. Ох, и побегал он тогда по бабушкам, пока нашел рецепт настоящего старинного хлеба. Зато караваи у него выходили пышные, как куличи, а вкусные! Бывало, купишь в магазине хлеба, а не выдержав, зайдешь в пекарню: „Трофим, дай настоящего хлебца отведать!“ Помню, как вместе хрустели горячей корочкой».

В трапезной для паломников рассказывали случай. Один бизнесмен, уезжая из монастыря, попросил дать ему рецепт монастырского хлеба и сказал: «Я имею личного повара и питаюсь в лучших ресторанах, но у меня больной желудок и хлеба не принимает. А ваш хлеб просто целебный — ем и наслаждаюсь!» Рецепт ему, разумеется, дали, спохватившись после его отъезда, что не сказали главного: сколько же молился над каждой выпечкой о. Трофим! «Да он по сорок акафистов над каждым замесом читал», — сказала одна женщина из трапезной. «А ты считала?» — спросили ее. Никто, конечно, не считал. Но все видели, как о. Трофим полагал многие земные поклоны перед иконой Божией Матери «Спорительница хлебов» и, действительно, долго молился. Хлеб был намоленный.

Необычайно вкусный монастырский хлеб шел нарасхват. Им благословляли в дорогу именитых гостей. А кое-кто брал и без благословения.

Рассказывает паломник-трудник С.: «В ту пору мы увлекались доброделанием и спешили делать людям добро, причем за чужой счет. Знакомых, приезжавших в монастырь, я водил в пекарню к Трофиму угощаться горячим хлебом. Они ахают: „Как вкусно!“ А я уже целые экскурсии веду: „Трофим, дай людям хлеба в дорогу, а этому побольше — он совсем без денег“. Трофим виновато потупится, но даст. В общем, за наше „доброделание“ и самочинную раздачу хлеба поставили Трофима на поклоны. Как же все переживали за Трофима, и хотелось провалиться сквозь землю от стыда! А Трофим, напротив, — епитимью нес радостно, а земные поклоны любил.

Когда Трофима поставили на склад, то стало иначе. Раньше один „доброделателъ“ многое брал со склада без благословения, чтобы одаривать людей. А тут пришел он на склад, а Трофим ему говорит: „Если благословят, хоть все забирай. Не мое это, а Божие“. Тот раскричался: „Я людям помогаю, а ты не любишь людей! Где твоя христианская любовь?“ А Трофим говорит: „Господь тут хозяин, а не мы с тобой. Если ты, а не Бог в монастыре хозяин — вот тебе ключи от склада, а я ухожу“. Положил он на стол ключи от склада, а „доброделателъ“ тут же ушел».

Жизнь инока Трофима, как и жизнь каждого человека, не обходилась без искушений. Но вот итог многолетней работы по сбору воспоминаний о новомучениках: никогда ни один человек не слышал от инока Трофима, инока Ферапонта, иеромонаха Василия ни одного слова осуждения.

Рассказывает столяр-краснодеревщик Николай Яхонтов: «Один брат сильно осуждал монастырское начальство. Приходит к о. Трофиму и говорит возмущенно: „Мы молиться сюда приехали, а не в хозяйственной деятельности увязать. А тут один автопарк чего стоит!“ А о. Трофим говорит: „Брат, зачем мы сюда приехали — душу спасать или других осуждать? Тут Господь хозяин, Божия Матерь игуменья. Если что не так, Божия Матерь поправит. А мы кто такие с тобой?“»

Об автопарке в монастыре. По древней традиции паломников в Оптиной кормят бесплатно, а за стол садятся порой 500 человек. Вот и уходят в рейсы монастырские машины, чтобы купить продукты не у перекупщиков, а где подешевле. А еще уходят в горы машины за воском для свечей и развозят православную литературу. Шоферы в монастыре всегда очень нужны.

Когда после смерти инока Трофима стали разбирать вещи в его келье, то из них выпали водительские права, чему удивились: «Как?» Права профессионала-водителя нашли также в келье инока Ферапонта, и опять удивились: «Как?» Водительские права были и у иеромонаха Василия, но он их даже в монастырь с собой не взял, зная: человека с правами тут же посадят за руль, начнутся бесконечные поездки, и тогда прощай монашеская жизнь.

«Я люблю все послушания, кроме тех, когда надо уезжать из монастыря», — говорил инок Трофим. За послушание ему и о. Василию случалось уезжать из Оптиной, но добровольно — никогда.

Рассказ прихожанки Н. Д.: «Был у меня с о. Трофимом загадочный случай. Шел Рождественский пост 1990 года. Постное масло у нас в Козельске выдавали тогда по карточкам — 100 грамм в месяц на человека. А была у нас тогда при Оптиной православная община мирян. Мы несли послушание странноприимства, а при такой уйме народа в доме майонезной баночки масла хватало лишь на три дня.

Пост проходил без масла. От сухой перловой каши уже саднило горло, а сын просил: „Мама, картошки пожарь“. А на чем? И когда паломники из Москвы привезли нам много сливочного маргарина, начались пищевые грезы — в уме уже шкварчала на сковородке поджаристая картошечка, а к ней грибочки с лучком! Резвыми ногами мы побежали в монастырь за благословением на сливочный маргарин, а иеромонах Михаил сказал: „Не могу благословить на нарушение поста. Молитесь, чтобы Господь послал постного масла“.

Отошла я от батюшки злая. Не могу молиться — жареной картошки хочу. Лишь за послушание перекрестилась насилу, сказав: „Господи, пошли маслица“. И тут из алтаря вышел отец Трофим, прошел через переполненный храм прямо ко мне и дал бутылочку святого масла: „Вам“. Я удивилась, а женщина, стоявшая рядом со мной, сказала: „Счастливая вы — прямо из алтаря святого масла принесли!“ — „Хорошо бы, — говорю, — еще и растительного“. — „А вас растительное интересует? Приходите к нам в магазин“. Оказывается, эта женщина работала в магазине воинской части, где закупили много постного масла и решили помочь православным в пост.

Растительное масло с той поры в доме не переводилось, а случай с о. Трофимом не выходил из головы. Я уже знала — он ничего не делал неосознанно: женщинам, молившимся с непокрытой головой, он дарил платочки, будущим монахам и монахиням — четки, а мне досталось святое масло на исцеление от некоего недуга души. И хотелось понять — от какого? „Как от какого? — сказал мой духовный отец. — Конечно, от маловерия“.

Вот другая история о моем маловерии. Собрались мы сделать в доме ремонт, закупив все необходимое. Но тут в свои 84 года тяжело заболела мама. И где уж ей выдержать месяц разорения в доме? Решили, ладно, обойдемся без ремонта. А Успенским постом 1995 года электрик стал долбить стены, отыскивая повреждение в скрытой проводке, и вдруг разом рухнули многослойные деревенские обои, а дом превратился в берлогу с лохмотьями обоев по углам.

Побежала я в расстройстве на могилу о. Трофима и говорю: „Трофимушка, что делать? Мама болеет, а на ремонт нет ни денег, ни сил“.

Ни о каком ремонте я даже не помышляла — просто поплакалась. Возвращаюсь домой, а там мама о. Трофима с моей мамой чай пьют. „Срочно делай ремонт, — говорит мне мама Трофима. — Как я люблю обои клеить и все бы тебе сделала, но разболелась я“. Начала я рассказывать, что ходила к о. Трофиму, но досказать не успела, как в дом вошла паломница Люба из Алексина и говорит от порога: „Ну, я как знала, что надо ремонт делать, и даже рабочий халат с собою взяла. Ставьте воду варить клейстер“. „Какой клейстер, Люба? Садись чай пить“. А Люба уже рабочий халат натягивает: „Некогда. Я на три дня приехала, и надо в три дня закончить ремонт. Уж до чего я люблю ремонт делать! Мой муж все боится, что пока он на рыбалке, я опять проверну ремонт“. Но и Люба про мужа не досказала, как пришла молдаванка Дарьюшка и тоже прямо от порога говорит: „У нас в Молдавии трижды в год белят — на Рождество, на Пасху и на Михайлов день. Можно я у вас побелю?“ А мама Трофима лишь улыбается: „Ну, нагнал Трофим людей!“

За три дня сделали ремонт: побелили, поклеили обои, покрасили двери и окна, и лишь