Потом мы с удовольствием парились в бане, хлестали друг дружку вениками, плескали на камни пахучий квас… а потом сидели разморенные, довольные у печи и сушили волосы. Маня, впервые увидев мою косу распущенной, ахнула. Она ходила вокруг и осторожно касалась тоненькими пальчиками волос с восхищенным шепотом:

– Какая…

Олена в благодушном настроении великодушно пообещала:

– И у тебя такая будет!

– Правда?

– Давай, мы тебя заплетем?

Перемигнувшись с Оленой, мы принялись вплетать в Манину косичку не просто косоплетку из ниток, а вместе с ней красную ленточку. Все вместе получилось и толще, и даже длиннее. Девочке понравилось очень! Она ходила гордая сама собой и все откидывала новую косичку, резко поворачивая голову. Глядя на нее, Олена вздохнула:

– Девку хочу, а повитуха говорит – сын будет. Ну, ладно, следующая девка.

– И не одна!

– Бог даст, – согласилась тетка.

Олене не везло, двое мальчишек, которых она родила, не прожили и месяца, третьим был выкидыш и вот теперь она осторожничала, деток-то хотелось… Степан потому ее и с собой не взял, чтоб не растрясти.

Я вдруг попробовала прикинуть, сколько лет Олене, вышло что-то странное.

– Олена, а сколько тебе лет?

Та пожала плечами:

– Двадцать четвертый…

Вот почему у меня ощущение, что я старше! Я уже снова воспринимала себя тридцатилетней женщиной. Хорошо это или плохо? Почему-то сейчас казалось, что хорошо, пятнадцатилетняя дуреха, совсем недавно катавшаяся с сена на сеновале, не могла бы взять на себя ответственность за Маню. Мелькнула мысль, что и в Романа влюбиться тоже не могла, он слишком взрослый для Насти из Козельска.

При мысли о Романе сердце тоскливо сжалось, даже вернувшись в Москву, я буду помнить этого князя, слишком глубоко в сердце запали синие глаза…

От размышлений меня отвлекло появление… Терентия. Бухнула дверь, и в дом ввалился сосед. Маня живо спряталась за меня, вцепившись в подол. Я обняла девочку, тоже испугавшись, что Терентий явился за ней. Свара вполне могла прислать своего тряпку-мужа за ребенком, через пару лет из Мани вырастет хорошая нянька и потом работница. Ни фига, ребенка я им не отдам, пусть только попробует забрать! Невольно прикинула силу и степень опьянения Терентия, выходило, что второе сильно снизило первое, это не отец с его умениями рукопашного боя, такого можно будет вырубить ударом в ухо хотя бы на время, а там разберемся.

Помешать могла только Маня, вцепившаяся в мою одежду. Пока я прикидывала, как в нужный момент оторвать руки ребенка от своего подола, Терентий оглядел комнату, молча прошел к столу и бухнулся на лавку. Не хватало, чтобы он тут заснул! Олена тоже встревоженно разглядывала незваного гостя.

– Ты это…

Взгляд пьяного соседа был мутным, от него страшно несло смесью браги и лука. Моя рука невольно нащупала ухват, стоявший у печи. Но применять не пришлось, Терентий явился к нам… каяться! Он горестно вздохнул и вдруг разразился пьяными слезами:

– Маманя померла-а…

Мы просто ошалели, стало смешно, в руке ухват, тело уже приготовилось к приему маваши-гери, а мужик просто решил излить душу. Ответила Олена:

– Оставили старуху одну!

– Дык ведь она слепая была… и недужная сильно…

– Все равно гады! – это уже я не выдержала напряжения. – Бросить в холодной избе слепую старуху и девчонку!

Терентий перевел мутный взгляд на меня, и я поняла, что за ухват взялась не зря. Его глаза стали наливаться краснотой, как у быка. Понимая, что беседа может потечь по нежелательному руслу, я тихонько распорядилась:

– Манечка, залезь-ка на печь и посиди там. Нам с дядей поговорить надо.

Девочка юркнула на печь, спрятавшись за занавеской.

Вовремя, потому что Терентия уже понесло:

– Ты это что… ты на меня?!

Я выставила вперед ухват, кивая Олене, чтобы та тоже лезла к Маняше. Но тетка встала рядом.

– Олена, я тебя прошу, уйди из-под руки, я сама справлюсь. Захочешь помочь, вот тебе ухват, только стань в стороне.

Терентий попер на меня дуром. Вот когда вспомнились и пригодились умения, полученные в Москве в двадцать первом веке. А еще я однажды видела запись тренировки, где показывали приемы боя не на татами, а на улице. Низкий вам поклон, мастера рукопашного боя, если не жизнь, то здоровье наше с Оленой и Маней точно были спасены благодаря вашей учебе.

Пару раз врезав ошалевшему от такого обращения и от неожиданности потерявшему способность толково сопротивляться Терентию в морду (лицом эту пьяную рожу называть не хотелось), я сумела подсечь ему ноги и через несколько мгновений уже сидела верхом на лежавшем носом вниз мужике и орала:

– Олена, веревку давай!

Мы связали руки и ноги Терентию, у которого от произошедшего даже хмель из башки выветрился, при этом пришлось дважды применять болевой прием, потому что немного очухавшийся гад норовил вырваться. Только тут я поняла, что высунувшаяся из-за занавески на печи Маня визжит от восторга.

– Ты чего кричишь?

– А?

Олена тоже, кажется, не вполне пришла в себя от моих упражнений, она плюхнулась на лавку и сидела, ошалело переводя взгляд с меня на лежавшего связанным здоровенного мужика.

– Как… это ты?

Я махнула рукой:

– Потом научу, тебе сейчас нельзя, скинешь еще.

Терентий хрипел:

– Убью суку…

Я подняла его голову за волосы, прошипела на ухо:

– Слушай меня внимательно. Если ты, падла, еще раз не то что придешь в этот дом, но хотя бы глянешь в нашу сторону косо, я тебя твоего достоинства лишу одним движением. Понял?

Сосед замер, пытаясь сообразить суть угрозы. Про достоинство он уже осознал, а вот остальное пока требовало осмысления. Я зажала ему нос костяшками пальцев и подтянув вверх, чтобы голова максимально запрокинулась, зашипела уже в ухо:

– Я ведь ведьма, слышал? Только помыслишь кому из нас дурное, будешь ссать в штаны и в постель без остановки! Отвечай: понял?

– Понял, понял! – хрипел замученный Терентий.

Я от души ткнула его мордой в пол, раскровянив нос. Кажется, он испугался не на шутку, потому что теперь лежал, уже не дергаясь. Поставив ногу на давно не чесанный затылок соседа, я деловито отряхнула руки и объявила:

– В следующий раз убью и отвечать не буду.

Глаза Олены с трудом удерживались в пределах орбит.

– Ты… и правда ведьма?

Во дуреха! Я прижала палец к губам и, наклонившись к лежавшему Терентию, громко подтвердила: