Потом добавилось раздражение от рождения дочерей. Нет, он очень любил всех своих малышек, был рад каждой, но так хотелось сына…
Эхнатон вдруг задумался, что изменилось бы, роди Нефертити сына. Нахлынула волна мечтательности… Он сам воспитывал бы малыша, обучал его всему: сначала ходить, как когда-то учил Анхесенпаатон, потом писать и читать, потом держать лук и охотиться, править колесницей… Сын – не дочь, девочкам надоедало распевать гимн Атону каждый день, они крутились, отвлекались, фальшивили. Куда интересней петь простые песенки и танцевать или играть на лютне. Даже в храме им больше нравилось звенеть систром, чем петь гимн.
Нет, сын наверняка бы воспринял веру всей душой, был верным помощником и продолжателем его дела.
Но сына не было, как, в общем-то, не было и никого другого. Он хотел свободы для себя и получил ее. Он свободен и… никому не нужен! Даже Кийе, которая, получив положение царицы и соправителя, больше не сгорает от страсти на ложе, вернее, всячески избегает на нем оказываться. И Нефертити не нужен, уехала вон в Фивы и пропала.
Фараон принялся вспоминать обиды, растравляя сам себя, как делают дети, когда им одиноко и плохо. Немного погодя ему казалось, что более несчастного и брошенного человека в мире не существует. Полуслепой, уставший от жизни, безо всякой надежды на будущее, Эхнатон тоскливо следил за тем, как гаснут светильники в саду, словно сокращая его собственную жизнь.
И вдруг Эхнатона охватила настоящая паника! Семьдесят дней времени плача по умершей Тийе прошли, а Неф все не возвращалась! Или она вернулась и не приходит во дворец? Нет, кто-нибудь из детей уже появился бы. Хотя кто? Две старшие, Меритатон и Анхесенпаатон, дома, маленькие сами никуда не пойдут, даже Тутанхатон его сторонится.
Фараон чуть поднял руку, прекрасно зная, что верный раб всегда наготове. Так и есть, неслышно возник рядом.
– Царица Нефертити еще не вернулась из Фив?
– Нет, Ваше величество.
– Передай в малый дворец, чтобы сразу пришла, как приедет. Хочу расспросить о погребении царицы- матери и делах в Фивах.
Оправдывался не перед рабом – что на него обращать внимание, говорил скорее для себя. Да, конечно, Нефертити обязана прийти и рассказать о делах в Фивах! От этой мысли стало спокойней. В глубине души Эхнатон понимал, что, как только Нефертити появится, он постарается помириться с женой. Что при этом будет с Кийе, не думалось, фараон старался избегать мыслей с острыми углами, надеясь, что все как-то само собой разрешится…
Но опальная царица не торопилась возвращаться, и Эхнатон переходил от уныния к раздражению или снова впадал в панику.
Нефертити возвращалась в Ахетатон вовсе не ради выгнавшего ее мужа. Об Эхнатоне как о муже думалось меньше всего. Она многое увидела со стороны, что-то додумала и поняла сама и теперь решила действовать так, как считала нужным, даже если это вопреки широким и пустым замыслам супруга. Но чтобы действовать, нужно было заполучить власть, а пока на пути стояла Кийе. Потому мысли Нефертити были не об Эхнатоне, а об удачливой сопернице, вернее, о том, как ее убрать!
Тийе права: противостоять женщине могла только женщина. Раньше было соперничество жен, где Нефертити старалась не давить на мужа и быть порядочной, теперь в борьбу вступала царица, умом несравнимая с соперницей, которая не собиралась жалеть Кийе! В Фивах Нефертити словно постарела и помолодела на несколько лет одновременно. Она переняла мудрость и хитрость Тийе, но почувствовала себя снова молодой из-за любви Семнехкаре. Такую Нефертити не знал никто.
Носилки Главной царицы Нефертити легко поднялись на плечи рослых, мускулистых рабов. Их движения были плавными, а шаг ритмичным. Как же иначе, если рабы несли Божественную!
Нефертити не стала задергивать занавеси, пусть жители Ахетатона видят, что Главная царица по- прежнему стройна и красива, время над ней не властно. Действительно, Нефертити сопровождали толпы любопытных, царицу давно не видели и теперь приветствовали с радостью. Падая ниц, люди выкрикивали пожелания долголетия ее красоте.
Вопреки ожиданиям, царица направилась не в свой дворец или к супругу, а к визирю Туту, ведавшему отношениями с соседними странами.
Туту едва успел опуститься перед Нефертити на колени, столь стремительно та вошла. Бедолага бормотал слова приветствия, гадая, чем вызван неожиданный визит. За содержание малого дворца отвечал не он, к ее виноградникам или управлению земель царедворец никакого отношения тоже не имел, дел за пределами Кемет у царицы не было…
Нефертити не стала слушать его льстивые уверения в преданности, остановила словоизлияния царедворца:
– Встань! Вели принести сюда всю переписку, которую ты вел за последний год!
Брови чиновника чуть приподнялись, выражая удивление, а глаза забегали, он размышлял. Конечно, Нефертити царица, Главная царица, но и только. Она даже не соправитель пер-аа, и Туту не мог для себя решить, стоит ли выполнять столь странное требование. Заметив его сомнения, Нефертити повысила голос:
– Всю переписку, Туту! – И вдруг тихо добавила: – Жить хочешь?
Туту глянул в ее бирюзовые глаза и вдруг понял, что если и правда хочет жить, то будет не просто выполнять любые повеления царицы, но и предугадывать их. Быстро кивнул.
Всего на мгновение в глазах Нефертити мелькнула насмешка, но они тут же стали жесткими, хотя голос при этом был ласков:
– Ты ведь не по своей воле, а по повелению царицы Кийе скрывал от пер-аа письма правителей Тунипа и Симиру? Ты не желал зла Кемет? А потому показывал эти послания царице Кийе, как соправителю… И не твоя вина, что сама царица скрыла их от пер-аа?
Туту, глядя в пронзительные бирюзовые глаза, кивал, обливаясь холодным потом. Ей все известно, откуда-то ей все известно!.. И такая осведомленность Нефертити грозила сановнику смертью. Но думать об этом времени не было, вернее, Нефертити его просто не дала. Откинувшись на спинку кресла, в котором сидела, она усмехнулась:
– Ты сам принесешь письма, или мне позвать Рибадди? Или ты все это скрывал и получал взятки от Азиру?! И заслужил быть погребенным заживо или скормленным крокодилам?
– Нет! Нет! Нет! – Царедворец целовал пол у ног Нефертити, не рискуя хотя бы коснуться ее сандалий, и исступленно выкрикивал отрицание своей вины.
– Тогда расскажи все честно пер-аа. Единственный милостив, он все поймет. Тем более ты выполнял злую волю его соправителя, не подозревая об измене…
– Злую, злую! – с готовностью согласился Туту. Чтобы спасти свою шкуру, он готов был собственноручно скормить крокодилам Кийе!
– Хорошо, пока я не буду звать Риббади. Распорядись принести письма, я хочу их видеть. Все письма, Туту.
Сунувшись за дверь, чтобы отдать приказание, Туту увидел рослых воинов личной охраны царицы, все же Нефертити родилась и выросла в Малькатте и прекрасно понимала, что покои дворца Ахетатона ничуть не безопасней. Но Туту не собирался ничего предпринимать против царицы. Его никогда не подводило внутреннее чутье, а сейчас оно подсказывало, что закончилось время не только Кийе, но и, страшно подумать, самого пер-аа! И отныне страной будет править вот эта красивая, чуть надменная женщина с пронзительным взглядом сине-зеленых глаз. Нефертити могла не волноваться, чиновник ничего не собирался скрывать, письма принесли все.
Нефертити развернула одно из них.
Правитель Тунипа с горечью взывал к Эхнатону:
«Мой повелитель, Тунип, твой слуга, говорит и изрекает: кто мог прежде опустошить Тунип, не боясь опустошения от Великого Тутмоса? Боги и владыки моего господина пребывают в Тунипе. Пусть мой повелитель спросит своих старейшин, если это не так.
И вот теперь мы не принадлежим более нашему повелителю, царю Египта. Если его воины и колесницы
