была настолько потрясена, что не могла вымолвить ни слова.
А их уже приглашали в третий двор. Там под ногами, казалось, расстелили огромный лист папируса, настолько плотно пригнаны друг к дружке каменные плиты с вырезанными на них фигурами поверженных нубийцев, ливийцев, жителей Аравии и других врагов Кемет. Нефертити даже чуть испугалась, сделано мастерски, фигуры выглядели настолько живо, что страшно наступать, словно вот этот бородатый ливиец мог схватить за ногу.
Эхнатон не пугался, он твердо попирал своих противников, с удовольствием оглядывая двор.
Потом они осмотрели еще три двора, не менее великолепных, потом торжественные залы для самых разных церемоний… Эхнатон шепнул на ухо царице:
– Здесь мы будем праздновать рождение наших детей, которых будет еще много…
Эти залы похожи на сказочный сад еще больше, чем тронные залы в Малькатте. Поддерживающие потолок колонны походили то на стволы пальм, то на связанные пучки папируса, то на стебли лотоса с бутонами на самом верху… Потолок мог поспорить цветом с самим небом. Все одновременно величественно и красиво, словно гимн жизни.
Все прекрасно, но Нефертити что-то беспокоило. Фараон вопросительно кивнул ей:
– Что?
– А где…
– Жилые помещения чуть в другом месте, их ни к чему видеть всем придворным, туда мы пойдем позже.
Нефертити довольно улыбнулась, какое счастье быть замужем за таким умным, прекрасным и любящим супругом! Он предусмотрел все, даже то, что царице вовсе не хочется осматривать свою спальню в присутствии чужих людей. Эхнатон самый лучший из живущих на свете людей! Нефертити тут же смутилась своей мысли: конечно, самый лучший, ведь он сын Атона, создавшего все это великолепие жизни.
Дворец очень понравился, его создателя следовало немедленно наградить. Эхнатон снова чуть лукаво улыбнулся Нефертити:
– Для награждения есть специальное место.
Царица ожидала увидеть большой, прекрасно расписанный зал, но фараон повел супругу и остальных во двор, а потом и вовсе в переход. Это было еще одним потрясением. Дворец состоял из двух частей – официальной и жилой, разделенных между собой Дорогой фараона, через нее перекинут настоящий мост, в крытой части которого выступал балкон – окно явлений.
Мост поднимался над дорогой тремя пролетами: двумя для пеших и одним широким для колесниц. Но сейчас колесниц не было, зато внизу толпой стояли придворные. На мост новая служанка Нефертити То- Мери успела привести двух старших девочек. Любопытная Макетатон на руках у кормилицы крутила головой, пытаясь разглядеть и запомнить все. Глазенки девочек восторженно блестели.
При появлении в окне фараона с царицей люди внизу затихли. Паранафер стоял, окруженный певцами и арфистами, это означало, что ему будет оказана величайшая милость. Нефертити подала мужу массивное золотое ожерелье. Эхнатон кинул его царскому писцу Ипи, который передал украшение жрецу. Другой писец Эхмес принялся громко зачитывать заслуги Паранафера перед фараоном. Жрец торжественно возложил ожерелье на шею скульптора, одновременно певцы грянули ликующий гимн Атону. Все выглядело столь торжественно и красиво, что не у одной Нефертити на глаза навернулись слезы.
Придворные с пением пошли вдоль по улице, вслед за ними потянулись и горожане, ликуя и прославляя Атона и его сына – Владыку Верхнего и Нижнего Египта, стоявшего в окне явлений.
Этот поток иссяк нескоро. Девочки показывали друг дружке то на толпы разодетого народа, то на блестевшую в стороне реку, то на зелень садов в жилой части дворца. На мосту было не жарко, его затенял потолок и продувало ветерком, но царевнам так хотелось на травку или вообще в воду видневшегося пруда. Нефертити тоже очень хотелось туда, но она понимала, сколь важен для мужа этот проход, кроме того, царице очень понравилась задумка показываться именно так – в окне явлений, и оттуда же награждать отличившихся.
Первый день в Ахетатоне получился столь впечатляющим, что царица долго не могла заснуть. А когда глаза все же смежились, снились огромные здания, залитые светом, множество цветов, радостный смех… И Нефертити не знала, во сне это или наяву.
Все было настолько необычно… В спальне глаза невольно искали фигурку Бэса – бога-карлика, оберегающего дом. Искали и не находили. От этого становилось несколько неуютно, без маленького уродца спальня казалась незащищенной.
Но Эхнатон был в себе уверен.
– Неф, стелы, ограничивающие территорию Ахетатона, показывают, в том числе и злым духам, что эта земля и все, что на ней, принадлежит Атону и находится под его защитой. К чему тебе Бэс, если тебя защищает сам Атон? – Он обнял жену за плечи. – А рядом с тобой и девочками сын Атона.
Нефертити стало стыдно, получалось, что она усомнилась в силе бога и в способности самого Эхнатона защитить семью от любых напастей. Царица прижалась к мужу, с любовью заглядывая в глаза:
– Прости, я сказала глупость. Я верю тебе… и Атону…
И все-таки ей было страшновато.
Это были четыре года постоянного счастья. Хотя наследник так и не появился, Нефертити одну за другой рожала дочерей, фараон, как и обещал ей когда-то, очень любил своих девочек и их мать.
Мутноджемет вышла замуж за Хоремхеба, но жить предпочитала в Фивах. Муж постоянно был в отъезде, а Ахетатон младшей сестре царицы почему-то не нравился, как и сам пер-аа. Нефертити согласилась с таким решением, несдержанная Мутноджемет могла наговорить Эхнатону, которого откровенно недолюбливала, лишнее. Эйе поддержал обеих дочерей.
В Фивах продолжала жить и царица-мать Тийе, хотя для нее был выстроен целый дворец, не уступавший по отделке царскому дворцу. Довольно долго Тийе даже не приезжала в Ахетатон, словно боясь увидеть то, что ее душа не примет. Эйе подозревал, что сестра боится убедиться, что сын способен справиться с управлением государством сам и ей пора на покой. Но пока этого не происходило, Тийе успешно держала в руках большую часть страны, именно ей, а не Владыке Обеих Земель писали правители других государств. А в посланиях самому фараону временами советовали прислушиваться к мнению матери.
Так продолжаться вечно не могло, хотя Эйе подозревал, что фараона именно такой расклад и устраивал. Пусть делами за пределами его любимого Ахетатона занимается кто-то другой, Эхнатону хватало Встречи Атона по утрам на ступенях Храма, награждения из окна явлений отличившихся царедворцев, возни с малышками, поездок с Нефертити на колесницах, а главное, размышлений на тему величия Атона и красоты созданной им жизни.
Неужели нельзя, чтобы скучной перепиской с правителями других стран занимался кто-нибудь вместо него? Подвластные правители без конца требовали золота, помня, что оно в Кемет буквально под ногами. Приучил Аменхотеп III. От докладов Туту, тучного начальника закромов Панехси, или настырного Хоремхеба фараон отмахивался.
Царица тоже больше занималась дочерьми, сопровождала мужа в его поездках, хотя царская чета никуда за пределы Ахетатона, как изначально и поклялся Эхнатон, не выезжала. Но можно было покататься на колесницах по дороге до скал, что они частенько и делали, невольно вспоминая гонку, устроенную в день смерти фараона Аменхотепа III. Конечно, больше так не гоняли, но поездки все равно доставляли радость, особенно девочкам, если тех брали собой.
Это ли не счастье – стоять в колеснице рядом с любимым мужем, глядя в его пусть некрасивое, но такое одухотворенное лицо, чувствовать, как сильная рука сжимает ее плечо, видеть восторженные лица и слышать крики приветствия жителей Ахетатона! Эхнатон подарил Нефертити тот мир любви, красоты и счастья, который обещал. По ночам были ласки и объятия, днем любование садами и росписями дворца, забота о девочках, восхваление Атона и радость, радость, радость… Нефертити искренне не понимала вопроса Мутноджемет: «И долго ты собираешься сидеть в этой золотой клетке?»
– Я не в клетке, с чего ты взяла? Я свободна!
– И в чем твоя свобода? Глядеть в глаза мужу и рожать каждый год?
Хотелось возразить, что и сама Мутноджемет тоже родила уже второго ребенка, но у Нефертити не
