рублей, за 8 аршин парчи золотой — 104 рубля, за 10 аршин сукна черного — 18 рублей, за 3 фунта серебряного позумента да 12 аршин белой камки — 8 рублей, за штуку голландского полотна — 18 рублей. Итого 196 рублей. Кроме того, в расходную книгу внесены мелочные расходы: на приобретение скоб, гвоздей, ладана, свечей, а также столярам за работу — 11 рублей.
Примерно такая же сумма была издержана на оплату участвовавшим в похоронах царевича церковнослужителям: архиереям, епископам, архимандритам, иеромонахам, иеродиаконам, протодиаконам, приходским священникам, протопопам, диаконам, архиерейским певчим и пр. Всего в церемонии участвовали свыше 150 человек, им уплачено 207 рублей. Размер оплаты зависел от сана и должности, занимаемой тем или иным лицом. Так, рязанскому митрополиту было уплачено 15 рублей, а остальным семи — по 7 рублей каждому. Протодиаконам, приходским священникам общей численностью 37 человек причиталось по одному рублю; восемнадцати патриаршим певчим — по полтиннику, двадцати девяти псаломщикам и того меньше — по гривне.
Похороны совершались не за счет сумм государственного бюджета, а за счет денег, конфискованных у Кикина.
Историки располагают подробным описанием церемонии похорон, которое приведено в «Записке о преставлении и погребении царевича Алексея Петровича».
27 июня тело царевича положили в обитый черным бархатом гроб, который был установлен в деревянных хоромах Петропавловской крепости; «и читали над оным соборные священники попеременно Псалтырь». На следующий день гроб с телом был перенесен в Троицкую церковь. На выносе присутствовали архимандриты и священники во главе с епископом Корельским и Ладожским Аароном. Светские чины были представлены канцлером Головкиным и двумя деятелями Тайной канцелярии — майором Ушаковым и капитан-поручиком Скорняковым-Писаревым. При гробе стояли по два гвардейских сержанта, и «дозволено было всякого чина людям, кто желал, приходить ко гробу его царевичеву, и видеть тело его, и со оным прощаться».
Сами похороны состоялись 30 июня. В этот день царским указом велено было «всем бывшим в С.- Питербурхе архиереям, епископам, архимандритам и прочим духовного чина от всех церквей священникам с причетники, також всем господам генерал-фельдмаршалу и кавалеру светлейшему князю Александру Даниловичу Меншикову, и министрам, и сенаторам, и генералам, губернаторам, вице-губернаторам и от лейб-гвардии Преображенского и Семеновского полков и гарнизонным штаб- и обер-офицерам и С.- Питербурхским жителям и всем приезжим знатным, стольникам, стряпчим, дворянам, ландрихтерам и ландратам и дьякам и с дамами, чтоб были к погребению тела его, царевичева, пополудни в четыре часа, и съезжались к Троицкой церкви, и ожидали прибытия его царского величества. И вышепомянутые персоны того числа по четырех часах к Троицкой церкви съехались. А пополудни в 7-м часу изволили в Троицкую церковь прийти царское величество и потом ея величество государыня царица Екатерина Алексеевна».
По прибытии царской четы было совершено надгробное пение. Затем царь и царица «соизволили с телом царевичевым проститься и оное целовали», а вслед за ними целовали руку сына царя знатные персоны. После этого началось шествие из Троицкой церкви к Соборной церкви Петра и Павла, расположенной в Петропавловской крепости, «ко уготовленному к погребения онаго месту».
«Записка» приводит порядок шествия: впереди несли святую икону, за нею следовали певчие, за ними священники, иеромонахи, архимандриты и архиереи, перед гробом шли протодиаконы и диаконы и кадили. Непосредственно за гробом шествовал царь, а за ним — Меншиков, министры, сенаторы и «прочие персоны». После них «изволила идти ее величество государыня царица, а за ее величеством госпожи вышеписанных знатных персон жены». «Со обыкновенным пением и молитвами» тело царевича положили в соборе рядом с телом его супруги. «И потом по указу его царского величества духовные персоны все и знатные мирские званы в помянутые хоромы… и довольствованы в поминовение оного обыкновенным столом, а духовные особы и деньгами, а потом разъехались».
Через месяц после смерти царевича Петр, находясь в Ревеле, отправил Екатерине письмо загадочного содержания, смысл которого трудно уяснить: «Что приказывала с Макаровым, что покойник нечто открыл, (расскажу) когда Бог изволит вас видеть; я здесь услышал такую диковинку про него, что чуть не пуще всего, что явно явилось». Что за «диковинку» довелось услышать царю в Ревеле? Не подразумевались ли под «диковинкой» полученные царем сведения о том, что Алексей предпринимал шаги к бегству из Неаполя в Швецию с намерением добывать престол при помощи войск Карла XII? Едва ли что-нибудь еще могло быть названо «пуще всего, что явно явилось» в ходе следствия. Догадка эта подтверждается донесением барона Гертца, руководителя шведской делегации на Аландском конгрессе, в котором он сетовал на то, что с отдачей царевича Алексея Толстому и Румянцеву упущена возможность заключить выгодный мир с Россией[20].
Было бы ошибкой рассматривать столкновение между Петром и Алексеем только как семейную трагедию, порожденную различиями в темпераменте, складе характера, духовном облике отца и сына. Суть непримиримых противоречий состояла даже не в том, что Алексей, одолеваемый честолюбием, не брезговал никакими средствами, чтобы овладеть престолом. Все это, разумеется, имело значение, создавало во взаимоотношениях накаленную атмосферу. Но в данном случае друг другу противостояли две концепции настоящего и будущего России: одну из них претворял в жизнь отец, другую, диаметрально противоположную, намеревался осуществлять сын, как только окажется у власти. Ставки были велики, а дороги расходились круто. Как дальше пойдет Россия, по пути ли преобразований, которые выводили ее в число могущественных стран Европы, или по пути все большего отставания?
Нетрудно, наконец, обнаружить в конфликте между отцом и сыном столкновение двух представлений о роли монарха в государстве. Отец считал себя слугой государства, отдавал этой службе все силы и способности, «не жалел живота своего», в то время как сын готов был довольствоваться пассивной ролью «помазанника Божия», не обременявшего себя трудом, ратными подвигами, инициативой и активным участием в управлении государством.
Энергичному, не знавшему покоя, настойчивому в достижении поставленных целей отцу противостоял сын, ни о чем с таким вожделением не мечтавший, как о спокойной, лишенной забот и тревог жизни, склонный, выражаясь современным языком, к «обломовщине».
Смерть Алексея не разрешила столь волновавший царя вопрос о престолонаследии. Спустя год, в 1719 году, не стало и «шишечки», как ласково называли царь и царица болезненного четырехлетнего сына Петра — царевича Петра Петровича. Петр тяжело переживал эту утрату, ибо, как записал современник, «по мнению многих, царица, вследствие полноты, вряд ли в состоянии будет родить другого царевича». Так Петр остался без прямых наследников.
Лишение сына права наследовать престол царь объяснял отсутствием у того качеств государственного деятеля, нежеланием участвовать в делах управления и овладевать навыками, необходимыми государственному мужу. Но причина лишения сына прав на наследство лежала значительно глубже. Вряд ли Петр не знал об отсутствии свойств государственного деятеля у своей неграмотной супруги, когда затеял в 1724 году ее коронацию с целью закрепить за нею право наследовать престол. Он надеялся на своих соратников, у которых сердобольная Екатерина пользовалась уважением и которые, как он надеялся, поведут государственный корабль по намеченному им курсу преобразований.
Вряд ли Петр Великий мог предположить, что через полтора с небольшим десятилетия после его кончины на троне окажется его красавица-дочь Елизавета, тоже лишенная способностей государственного деятеля и смотревшая на трон как на источник удовольствий, которые она видела в балах, маскарадах, охотничьих вылазках и неукротимой заботе о нарядах и своей внешности. Соратники Петра покоились в земле, но Елизавета Петровна, совершая дворцовый переворот, клялась продолжать дело отца. Практически курс Петра продолжала бюрократия.
Затруднительно обнаружить качества государственного деятеля у царя-отрока, скончавшегося не достигнув 15-летнего возраста, — императора Петра II, или у мстительной и жестокой племянницы Петра Великого Анны Иоанновны. При них, как и при Екатерине I и Елизавете Петровне, страной правили фавориты и бюрократия, продолжавшие курс, намеченный великим преобразователем.
Иное дело — Алексей Петрович, в котором отец видел не продолжателя, а противника всех его преобразовательных начинаний. Следствие по делу царевича вскрыло его намерение отказаться от преобразований, повернуть страну вспять, восстановить старомосковские порядки, предать опале соратников Петра, вернуть шведам завоеванные земли, отказаться от флота и ориентироваться на тех, «кто
