цесарем и его царским величеством». На что Канбар отвечал: «Опасно, когда начнется война, чтоб не было у нас в народе бунта».
Розыскное дело Канбара Акинфиева примечательно еще и тем, что Тайная канцелярия применительно к нему использовала прием, ранее не встречавшийся во время розыска: 16 августа Канбар был «вожен в застенок, и раздевай у дыбы, и спрашивай по пунктам», но пытан не был: «И того числа им не разыскивано для того, что просил оной Канбар, чтоб ему дать сроку одуматься и позволено было ему писать. А он, что припомнит, то напишет и принесет о всем самую истину». Канбару было задано пять вопросов, причем все они были связаны с его разговором с Лопухиным. Он ответил, что радовался «о сохранении царевича у цесаря в тот образ, что цесарь может с отцом примирить его… о возмущении говорил с одного рассуждения о слабости народа, в чем виноват». 21 августа Канбар был пытан, получил 15 ударов, показал то же, а ссылался на то, что «говорил все пьяной, спроста, ни в какую меру».
Как видим, розыскное дело Канбара Акинфиева перекликается с розыскным делом Аврама Лопухина, и главные обвинения в адрес того и другого совпадают. Однако Сенат 5 декабря 1718 года вынес Канбару более мягкий приговор: «…что он слышал от князя Щербатого и от Аврама Лопухина о побеге царевича… и в разговоре о том побеге разговаривал и тому радовался, а царскому величеству о том не донес, но еще говорил, чтоб не было от того в народе бунту, и за другие ево непристойные слова… в чем он Канбар с розыску винился, и за то за все учинить ему наказание: бить кнутом и сослать в ссылку в Сибирские дальние городы, а движимое и недвижимое ево имение все взять на великого государя».
Однако Петр — случай беспрецедентный — смягчил и этот приговор, подписанный Меншиковым, Яковом Долгоруким, бароном Шафировым, графом Головкиным и другими сенаторами: «По своему милосердию царское величество наказание тебе чинить не указал, а указал тебя за твои вины послать в ссылку без наказания».
Почему царь проявил несвойственное ему милосердие в отношении Канбара Акинфиева? Объяснить это можно тем, что следствие было практически завершено и виновные наказаны. Так по идее и должен был завершиться финал розыска, жертвами которого стали десятки людей.
Причем не все из них понесли хоть какое-то наказание. Правда, тех, кому удалось без тяжелых последствий для себя вырваться из цепких рук следователей, было немного. Таковы, например, подьячий Никифор Богдановский и его супруга, стиравшая белье «девке» царевича Евфросинье. Они были привлечены Тайной канцелярией к следствию в надежде узнать подробности о намечавшемся бегстве царевича. Однако во время следствия оказалось, что оба ничего не ведали. Вся информация супружеской пары состояла в том, что Евфросинья сказывала прачке, «что де царевич говорил с нею, Афросиньею, буде поволит государь, и я де на тебе женюсь». 22 июня 1718 года последовал приговор: «Подьячего с женой ево освободить на поруки для того, что они о побеге царевича не ведали, и важности до них никакой по розыску не явилось».
В 1720 году началось повторное следствие по суздальскому делу — второй Суздальский розыск. Причина его возникновения неясна; к тому времени царевича уже не было в живых, а люди, причастные к его побегу, были наказаны: одни казнены, другие подверглись истязаниям кнутом или батогами, третьи сосланы в Сибирь, четвертые отправлены на галеры и т. д. Понесли наказание и бывшая царица Евдокия Федоровна и царевна Мария Алексеевна.
Казалось, дело было закрыто и предано забвению, но 29 августа 1720 года дьяк Тайной розыскных дел канцелярии Тимофей Палехин неожиданно получил указ немедленно отправиться в Суздаль в Покровский монастырь для расследования «накрепко» о поведении инокини Елены «по приезде и о действии ее в тех местах и на каких подводах она ездила и кто при ней были служители и ис каких чинов». Второй указ датирован 21 апреля 1721 года и повелевал Палехину отправиться во Владимир для учинения экзекуции сочувствовавшим инокине Елене и оказывавшим ей услуги разного рода.
Трудно сказать, считал ли Петр первое следствие поспешным и недостаточно глубоким, не изобличившим полностью причастность матери к бегству сына, или полагал, что роль духовенства выяснена не исчерпывающе и что его участие не ограничилось делом епископа Досифея, а охватило значительный круг духовных иерархов. Известны слова, сказанные как-то Петром I П. А. Толстому: его отец, Алексей Михайлович, имел дело с одним бородачом (патриархом Никоном), а ему, Петру, пришлось столкнуться с сотнями бородачей. Второе предположение кажется более вероятным, о чем свидетельствует огромное количество лиц из духовенства, привлеченных ко второму Суздальскому следствию, причем преобладали среди них представители низшего и среднего звена. Во время следствия под стражей содержались два архимандрита, один келарь, три игумена, один казначей, два протодиакона, два ключаря, один диакон, 17 монахинь, несколько светских лиц — в общей сложности 143 человека.
Скажем сразу, что следствие Палехина не оправдало возложенных на него ожиданий. Зато оно обнаружило множество деталей, касающихся нравственного облика обитательниц монастыря и самой Евдокии Федоровны, ее интеллектуального уровня, выявило круг лиц, сочувствовавших ей и оказывавших услуги разного рода, снабжавших ее провиантом или выполнявших роль курьеров между ней и ее корреспондентами. И именно по результатам следствия Палехина мы и знаем сегодня о том, как протекала жизнь бывшей царицы в Покровском монастыре. Однако ничего относящегося к делу царевича Алексея обнаружено не было.
Из более или менее значительных лиц, привлеченных к следствию, можно назвать лишь архимандрита Рождественского монастыря во Владимире Гедеона. Он был абсолютно не причастен к побегу царевича, но стал жертвой собственной хитрости, в результате чего трижды подвергся пыткам.
Несмотря на значительное расстояние, отделявшее Рождественский монастырь от Покровского, Гедеон был частым и желанным гостем инокини Елены, которая всегда радушно принимала его. Навещая бывшую царицу, предприимчивый Гедеон, как и многие другие лица, искавшие знакомства со старицей Еленой и оказывавшие ей разного рода услуги, преследовал корыстные цели.
Знакомство Гедеона с бывшей царицей произошло в 1715 году, когда он, будучи в Москве и стремясь завести знакомства с вельможами и заручиться их поддержкой при получении более высокого сана, решил навестить Аврама Лопухина. Последний и шепнул «ко уху ево со умилением, дабы он поддержал бедных», обещая в свое время расплатиться за услугу.
Гедеон догадался, что речь идет о бывшей царице, посчитал, что игра стоит свеч, но усомнился в возможности оказать инокине и ее брату какую-либо услугу, так как ему было известно, «что при ней есть прекрепкий караул». Аврам заверил собеседника, что караул у нее «сведен давно, и не что де вашей братии, но и всяким уже людям ходить ей свободно. Бывают де у нее суздальские власти, да и сама де она ездит куды ни похочет невозбранно».
Гедеон согласился помочь бывшей царице, но на всякий случай решил странным образом обезопасить свои связи с ней.
Когда дошло до привлечения к следствию Гедеона, в его доме были обнаружены цидулки, значение которым Тимофей Палехин придал не то, на которое, по-видимому, рассчитывал Гедеон. По рассказу архимандрита, ему, когда он был в Ундове монастыре, какая-то старушка вручила бумажку. Гедеон решил, что это была просьба о поминовении усопшей, механически сунул цидулку в карман, но когда дома стал ее читать, то обнаружил просьбу, «чтоб он утешил словом погибающую от печали в Суздале и воздал ей честь и назвал бы ее целым именем, будто она будет не царевичева, но царева мать. Письмо ей тотчас сжег и никто б не видал».
Гедеон послушался совета. Будучи в Суздале, он в лицо назвал Евдокию царицею. «То де он чинил не своим хотением, но по выше писанным просительным словам Лопухина». Сам же он, Гедеон, ведал, что ей «царицей не бывать». В келье он «пивал» рейнское и церковное, был одарен бывшей царицей полотенцем. Гедеон признался, что был знаком с Досифеем, однажды даже навестил его, но «крайней любви и дружбы с ним не бывало». Образ Александра Невского он подарил Евдокии Федоровне по совету Досифея, от него же передал куль рыбы, а от себя — портище камки.
Когда Палехин донес о повинной Гедеона в Тайную канцелярию, там проявили к нему интерес и велели доставить в Москву «за крепким караулом».
Кроме того, руководитель Тайной канцелярии П. А. Толстой велел Палехину отправиться во Владимир для обыска в доме Гедеона. Там Палехин обнаружил помимо цитированной выше цидулки еще одну, написанную на клочке бумаги: «Господин архимандрит, поволь ехать к Москве совсем. Будет по тебя
