– Вот отсюда и начинаются мои родные места, – сказал Хавр. – Живется здесь даже похуже, чем в Окаянном Краю. Бездна, которую мы преодолели, притягивает к себе Сокрушения, но всегда остается недоступной их воздействию. Поэтому все они, точно дождь с покатой крыши, соскальзывают сюда. На десятки тысяч шагов вокруг не осталось, наверное, ни единого места, принадлежащего этому миру прежде.

Здесь не было ничего, что могло бы порадовать взор – глинистая, слегка всхолмленная равнина почти без признаков растительности, несколько пересекающихся тропок – не то звериных, не то человечьих, – на одной из которых мы сейчас как раз и стояли, тусклое небо цвета застиранной простыни. Свист ветра. Запах пыли. Тоска.

– Пришли, – сказала Ирлеф. – Тут тебе и урожай на полях, и золото в ручьях, и целые толпы на-ших сторонников.

– Помолчи! – Хавр вдруг насторожился, даже в лице переменился. – Сейчас грохнет! Держитесь! Слишком близко… И слишком поздно…

Но я уже и сам ощутил, что ткань мироздания треснула и расползается по швам. Сквозь прорехи пространства, словно вода сквозь прохудившуюся запруду, хлынули порожденные другими временами фантомы. Передо мной за краткий миг, а может статься, и за целую вечность, промелькнули моря и скалы, леса и пустыни, айсберги и вулканы, мрак и свет, начало и конец мира. Все это перемешивалось, поглощало, коверкало и вновь извергало одно другое, рождая прямо-таки химерические видения.

Однако этот шабаш был лишь прелюдией к чему-то иному – неотвратимо и страшно наваливающемуся на нас. В совершенном отчаянии я подставил под эту проламывающую время и пространство могильную плиту все те недавно открывшиеся во мне непостижимые силы. Ни единая песчинка не коснулась меня, но телесные ощущения были почти такими же, как и в момент схватки с сияющим призраком – меня опять пытались протащить через отверстие куда более узкое, чем бутылочное горлышко. Я терпел, боролся, но сопротивлялось этому вовсе не мое тело и даже не разум, а нечто совсем иное, что я ощущал в себе как злобное, черное, распирающее весь мой внутренний мир торжество – алчность дракона, оргазм беса, триумф воцаряющегося сатаны.

А затем напор извне внезапно ослаб, отхлынул, как прибойная волна. То, что готово было вот-вот раздавить и вышвырнуть в неведомую даль не только трех жалких людишек, но и порядочный кусок окружающего их пространства, – сдвинулось, отступило, но…

…но тут же взорвалось своей избыточной, доведенной до последнего предела мощью.

Удар Звука был так силен, а главное, так близок, что на какое-то время я совершенно утратил способность соображать и только тупо наблюдал, как в нескольких метрах от моих ног черная болотная жижа сметает бесплодную бугристую равнину и с невероятной скоростью распространяется в стороны и вдаль. Пахнущие гнилью ручейки, словно щупальца возникшего из ничего спрута, уже устремились к нам.

Сокрушение, всей своей силой едва не накрывшее нас, свершилось, и, как ни странно, мы уцелели.

Кто-то тронул меня за плечо, и я покосился в ту сторону. Хавр что-то беззвучно говорил, указывая на лежавшую без сознания Ирлеф. Я покачал головой и дотронулся пальцем до своего правого уха. Сочувственно кивнув, он заговорил снова, и скоро до меня, словно издали, стали доходить едва различимые слова.

– …Чудом не пропали. Еще чуть-чуть, и нашей Ирлеф пришлось бы преподавать Заветы властелинам Изнанки… А ты молодец. Одному мне ни за что бы не справиться. Видно, Предвечные даровали тебе часть своей силы… И если это действительно так, скоро ты превзойдешь любого из моей родни.

– О чем вы? Какая сила? – Ирлеф очнулась.

– Сильно шарахнуло нас, говорю, – Хавр повысил голос. – Так близко от границы Сокрушения я еще не оказывался. Едва носа не лишился.

– Это вы, кажется, Хлябью называете? – поинтересовался я, тронув ногой грязь, уже начавшую по краям засыхать.

– Хлябью, – подтвердил Хавр. – Да только Хлябь разная бывает. В какой-то и жить можно, а другая опаснее Одурника окажется.

– Куда же нам от этой Хляби деваться?

– Можно, конечно, назад через Переправу вернуться и переждать, да что толку… Если тут зараза есть, мы ее уже подхватили. А ядовитых гадов и перевертней вроде не видно. Глубина шутейная, – он бросил в болото камень. – Пойдем напрямик. Зачем зря время терять.

– Пойдем, – эхом повторила Ирлеф. – Куда пойдем? Зачем? Что, спрашивается, полезного мы успели узнать? Что златобронники ненавидят нас? Что Окаянный Край разорен? Что Переправа – это мост из пустоты? Все это давно известно или не представляет никакого интереса. Где твои соглядатаи, о которых ты так много говорил на Сходках?

– Эх! – Хавр с досадой махнул рукой. – Ты опять о своем. Я же не могу знать все, что происходит в такой дали от Дита. Когда я говорил о соглядатаях, они были живы-здоровы, а теперь могли уже и дух испустить. Сама видишь, что здесь творится. Там, где вчера деревня стояла, сегодня мох растет.

– Неужели ни одного не осталось?

– Почему я должен перед тобой оправдываться? – взъярился вдруг Хавр. – Отчет я дам в надлежащее время Сходке. А ты можешь высказать там свое особое мнение.

– Боюсь, что ни меня, ни моего особого мнения на Сходке уже не дождутся, – печально сказала Ирлеф.

– Никто тебя сюда не гнал. Сама полезла. Понимаешь теперь, что зря?

– Нет, как раз и не зря. – Слова эти прозвучали весьма многозначительно.

Болотная жижа едва доходила нам до щиколоток, а под ней было хоть и осклизлое, но вполне надежное дно. Там и сям наружу торчали то ли догнивающие коряги, то ли какие-то уродливые растения. Мелкие, в полметра длиной твари, похожие на ожившие еловые шишки, при нашем появлении расползались в разные стороны. Изрядно проголодавшийся Хавр поймал одну, но, не найдя ни головы, которую можно было бы свернуть, ни брюха, которое можно было бы вспороть, да вдобавок еще и уколовшись о чешую, отбросил ее прочь. Мелкая мошкара все плотнее роилась вокруг наших голов, однако сильно не досаждала, разве что видимость ограничивала.

– Гнус, – озабоченно сказал Хавр, махая перед лицом пятерней. – Гнус из Хлябей…

– Ну, если нам еще и гнуса бояться… – начал было я, но Хавр не дал мне договорить.

– Это совсем не тот гнус… Помнишь мои слова? «Да не пожрет нас гнус из Хлябей и Пустошь не побьет камнями». Их мой отец любил повторять. Заклинание такое есть. А в заклинании каждое слово значение имеет.

– Как же, интересно, эта мошкара может нас пожрать? – Я ухватил рукой горсть роящихся насекомых. Были они хоть и крошечные, но плотные, словно маковые зернышки.

– Боюсь, в опасную переделку мы попали, – продолжал зловеще вещать Хавр. – Как только этого гнуса побольше соберется, тут такое начнется! Завязывайте, пока не поздно, носы и рты. Глаза зажмурьте. Да и уши не помешает чем-нибудь заткнуть.

– Как же мы тогда пойдем? – удивилась Ирлеф.

– На ощупь, любезная, на ощупь. Как слепые ходят. Друг за дружку