Подбирали камеры и плееры, которые выглядели более-менее прилично, складывали их в решетчатую тележку. Не трудно, но я начинал чувствовать усталость. Нога горела. В отсутствующих пальцах прорезалась уже ноющая боль, если раньше я их почти совсем не чувствовал, то теперь каждый шаг отдавался острым прострелом почти до колена, помогала тележка – не падал.

На то, чтобы осмотреть три этажа, ушел целый день. Я устал. В ботинке собралась хлюпающая горячая лужа, кровь героя, однако. Устроились в длинной каморке недалеко от лестницы, в помещенье, заполненном толстыми книгами, в которых не содержалось ничего полезного, только фамилии и числа. Половина книг была затянута плесенью, другая оказалась ничего, пригодна. Я стянул обувь, залил рану спиртом. Не помогло, поздно обеззараживать. Сам виноват: отрезал пальцы – сиди на месте. Нужны лекарства. Или Алиса. Но ее не видать, бродит где-то.

Всегда она бродит, когда в ней нужда, тут уж ничего не поделаешь.

Собрали с полок книги, стали варить лапшу. На чай не осталось сил, я свалился на пол. Надо задвинуть дверь… Ладно, потом.

После ужина попробовал разобраться с камерой, но не удержал, выронил, она стукнулась о пол, рассыпалась в мелкие детали. Оказалось, что все это оборудование устроено очень крошечно, я думаю, что и Петр, искушенный в оружейных делах, не смог бы при желании собрать камеру воедино до рабочего состояния. Мудры были древние, нечего сказать.

– Это еще что, – зевнул Егор. – Были такие аппараты, которые только в микроскоп разглядеть получалось, настолько маленькие.

– Как же их тогда делали?

– А их не люди делали, а роботы. Только у роботов такая точность. А люди…

Егор достал будильник.

– Вот будильник только у людей получается.

Он прислушался к тиканью, что-то проверил внутри.

– Вообще-то рано еще… – сказал он. – Успели бы еще пол-этажа проверить.

– Завтра давай…

– Ладно. Завтра так завтра.

Мы еще помолчали, позевали.

– Может, на четвертый поднимемся? – предложил Егор.

Я не ответил.

Меньше всего хотелось сейчас куда-то идти. Хотелось сдохнуть, но я знал, что надо чуть потерпеть. Выдержать. Уже рядом, в двух шагах. Удивительно.

Я прислушался к себе – есть ли трепет? Трепет обязан наличествовать в таких важных ситуациях… А нет трепета. Беготня, стрельба, ошметки в разные стороны, и каждую минуту сожрать норовят, и опять беготня, за которой забывается цель, забывается, зачем все это вообще. Жрешь горячую китайскую лапшу, думаешь – хорошо-то как, и никакой, никакой цели…

А когда этой цели все-таки достигаешь, сразу другая возникает. Вот узнаю я про то, как оно получилось. Узнаю, где эта Красная Кнопка. Потом отправлюсь ее нажимать. А как нажму… Еще что-нибудь образуется. Потому что конца движению нет, путь этот навсегда, стоит сделать первый шаг. Достижение цели – это все, остановка. Смерть. Вверх, вверх по ступеням жизненной лестницы, и на каждой смерть, смерть, смерть… А что самое смешное – в конце тоже смерть.

Ну, или бессмертие.

Вот нажму я на эту кнопку. Кошмар, наверное, закончится. А дальше?

Я представил.

Некоторое время она еще останется. Погань. Станет прятаться по щелям и темным углам, подкарауливать запоздавших, нападать на неопытных. Но пройдет совсем немного, и она исчезнет, растает и растворится. Мир станет пуст, вокруг установится прозрачная тишина.

А потом начнется Возвращение.

Мир снова поменяет свой лик, сбросит уродливую железную маску и улыбнется новой жизни. И когда все успокоится, когда люди сбросят в шахту и засыплют последнего волкера, когда новый мир укрепится на пепле старого, люди начнут вспоминать.

Жизнь, страшную и безнадежную.

Сухие безводные годы, десятилетия морозов, землетрясы, голод, сыть.

Героев. Герои ведь тоже свои были. Гомер, Курок, я. Егор вот. Он, конечно, не до конца герой, но он героев видел. И расскажет потом своим детям про наш великий поход. Про чудовищ, про предательство, про самоотверженность. Про то, как мы кровью истекали, теряли пальцы, теряли близких, но все равно вперед шли, несмотря ни на что. Он расскажет, а потом, глядишь, стихи сложат, книжки сочинят, а пройдет двести лет, и те, кто эти книжки прочитает, совсем не поверит, что такое могло быть. Руины зарастут лесом, поверх разрушенных городов протекут реки и раскинутся озера, возникнут новые поселения, кости истлеют, а подземелья провалятся сами в себя, и все чудовища вернутся туда, где им и положено пребывать. В сказки.

Прочитают – и не поверят. Станут пугать сумраками непослушных детей, станут наряжаться в них на праздники, маек с их изображением понаделают.

Наверное, ради этого стоит. Вот как раз ради этого.

Ради жизни.

Телецентр. Архив. Кнопка. Уже совсем рядом.

– Да…

Егор вздохнул.

– Надо было сверху начинать, – сказал он. – Подняться до крыши, а потом вниз, так легче.

Это вот неплохая идея. С утра так и поступим. Сверху вниз. Сейчас бы поспать хорошенько…

Не получалось. Сначала я прислушивался к будильнику, к его тиканью и проворачиванию шестеренок, затем мешала боль. Жар от ноги добрался уже до живота, сердце разгонялось от него, это тоже мешало. Когда Егор в очередной раз сказал, что все равно делать нечего, а четвертый этаж ему кажется наиболее интересным, потому что именно на четвертом этаже работал его предок дельта-оператор, я плюнул.

– Ладно, – сказал я. – Пойдем.

Отправились на четвертый этаж.

Коридор направо, коридор налево, двинули сначала налево. Прошли почти до конца.

– Смотри! – указал Егор пальцем.

Коридор был перекрыт железной загородкой, от стены к стене, от пола до потолка. Наспех сварена из металлических дверей. Внизу, у стены дыра. Ровная, человека в два шириной, гладкие оплавленные края. Направленным взрывом выбили, аккуратным и точным. Сделали так, что даже стены не пострадали. Большие специалисты своего дела работали, сейчас таких не встретишь. Да и веществ подходящих тоже нет.

– Мощно, – сказал Егор.

– Зачем перекрыли, интересно?

– Отсидеться, может, хотели?

– Может. Пойдем посмотрим.

Я подкрутил карбидку, пролез в дыру за перегородку.

– А вдруг они еще там? – спросил Егор из-за спины.

– Кто?

– Телевизионщики…

– Конечно, они там. Вопрос в том, в каком они там виде. Вряд ли живые…

– Хорошо, если совсем дохлые, а могут быть…

– Разберемся. А что ты боишься, тут ведь наверняка где-то твой родственник. Не трясись, Егор, мертвяк своего не обидит. К тому же мрецы – из погани разновидность самая преспокойная. Тебя папка, что, не учил, как с ними разбираться?

– В голову стрелять надо…

– В голову. В голову ему бесполезно, у него мозг давно расплавлен. В шею или в ногу. Его нужно лишить возможности двигаться. Ладно, как-нибудь сходим на ближайшее кладбище, поупражняемся.