— У тебя там есть свечка или фонарь?

— Нет. Это все, что ты хотела узнать?

Тон его сделался довольно-таки бесцеремонным. Альтия ответила:

— Я просто предпочитаю видеть лицо человека, с которым говорю.

— А зачем тебе? Ты и так знаешь, как я выгляжу.

— Ну и невозможным же типом ты делаешься, когда выпьешь…

— Я — только когда выпью. А ты все время невозможная.

Альтия, кажется, начала раздражаться.

— И какого рожна я пытаюсь с тобой по-человечески говорить…

— Вот в этом мы сходимся, — буркнул Брэшен как бы в сторону, а Совершенный внезапно задумался, понимают ли эти двое, сколь ясно и четко он слышит каждое их слово, каждое движение, каждый вздох. Догадываются ли они, что рядом присутствует невидимый свидетель их беседы? Или им кажется, будто они совершенно одни?…

Он подозревал, что по крайней мере Брэшен разговаривает еще и с ним.

Альтия тяжело вздохнула и прижалась лбом к разделявшей их двери.

— Мне не с кем поговорить, кроме тебя… А мне это необходимо… Слушай, можно мне войти? Терпеть не могу кричать через дверь…

Он неохотно отозвался:

— Входи, не заперто.

И даже не пошевелился в своем гамаке.

Альтия растворила дверь каюты. Постояла в нерешительности на пороге — и стала ощупью пробираться вдоль стены, держась за нее, чтобы не упасть на наклонном полу.

— Брэшен! Где ты?

— Я тут, в гамаке. Сядь лучше, а то сейчас загремишь.

Вот и вся учтивость. Альтия села, упираясь ногами в пол и прислонившись спиной к переборке.

— Брэшен… — начала она. — Дело в том, что… За эти два дня вся моя жизнь пошла прахом. И я не знаю, что мне теперь делать.

— Отправляйся домой. — В его голосе не было никакого сочувствия. — Сама знаешь: рано или поздно придется. И чем больше ты это затянешь, тем круче с тобой обойдутся. Так что лучше отправляйся прямо сейчас.

— Легко сказать, а вот на деле… Я думала, ты поймешь. Сам-то ты небось домой не вернулся.

Брэшен горько и коротко рассмеялся.

— Разве?… Я попытался. Они просто вышвырнули меня обратно на улицу. А все потому, что не сразу к ним прибежал. Вот так. Короче, послушай доброго совета и топай домой, пока еще можно. Попресмыкайся немножко, поваляйся в ногах… и будет у тебя кров над головой и еда на тарелке. Смотри — опоздаешь, привыкнут они к жизни без паршивой овцы в семье… и уже не пустят тебя на порог, сколько бы ты ни умоляла.

Альтия долго молчала… Потом спросила:

— С тобой действительно было именно так?

Он мрачно ответил:

— Нет, конечно. На ходу сочинил.

— Извини, — вздохнула она. И продолжала чуть более решительно: — Но как же мне вернуться? Я не могу… по крайней мере до тех пор, пока Кайл дома. И даже когда он отчалит… если я пойду туда, то только ради того, чтобы забрать свои вещи.

Брэшен заворочался в гамаке.

— Имеешь в виду свои платья и побрякушки? В память о детстве?… Может, любимую подушечку?…

— И еще свои драгоценности. Чтобы продать их, если придется.

Брэшен приподнялся на локте. Потом снова откинулся на плетеную сетку.

— Что касается вещей — ты очень скоро поймешь, что не сможешь таскать их всюду с собой. Так что можешь не беспокоиться: пускай лежат, где лежали. Драгоценности… Отчего не вообразить, что ты их уже забрала и уже продала одну за другой… тягостное, кстати, занятие… и вырученные деньги закончились, так что надо наконец посмотреть жизни в глаза. Представь себе, что так и произошло. И время сбережешь, и ценности какие ни есть все целей будут. Если Кайл еще не позаботился понадежней запереть твое барахло…

Тишина, сопроводившая это горько-жизненное рассуждение Брэшена, была некоторым образом темней той лишенной звезд пустоты, в которую всматривался Совершенный. Потом Альтия заговорила снова, и ее голос прозвучал жестко.

— Полагаю, ты прав, — сказала она. — Мне следует что-то предпринимать, а не сидеть и ждать, пока что-то случится. Я хочу найти работу… А единственное известное мне ремесло — это служба на корабле. К тому же для меня это единственный способ вновь попасть на Проказницу. Но кто ж меня наймет, пока я хожу в этой одежде…

Брэшен презрительно фыркнул:

— Да посмотри ж ты на вещи как они есть! Не в тряпках дело — просто ты баба, и именно поэтому никто тебя не наймет! Все одно к одному против тебя, неужели не ясно? Ты — баба, ты — дочь Ефрона Вестрита… и Кайл Хэвен вряд ли бросится целовать того, кто возьмет тебя на работу!

Альтия очень тихо спросила:

— Ну а моя фамилия-то тут при чем? Почему мне нельзя быть дочерью Ефрона Вестрита?… Он был очень хорошим человеком…

— Правильно. Хорошим. Очень хорошим… — Голос Брэшена на какое-то время смягчился. — Просто… если уж ты родилась дочерью старого торгового семейства… очень нелегко перестать ею быть. Сыном тоже, кстати… На взгляд стороннего человека торговцы Удачного — самый что ни есть нерушимый союз. Но мы-то с тобой — мы оба оттуда, изнутри. И это обстоятельство нас губит. К примеру — вот ты Вестрит, так? Значит, какие-то семейства сотрудничают с твоим и на том богатеют, другие с ним изо всех сил состязаются, а третьи как-то связаны либо с одними, либо с другими… строго говоря, никто никому не враг. Но когда ты пойдешь искать работу, будет скорее всего так же, как было со мной. «Так как тебя зовут? Брэшен Трелл?… Уж не сын ли ты Келфа Трелла? А почему, мальчик мой, ты не работаешь на свою собственную семью? Ах, ушел из дому? Ну знаешь ли, как бы не нажить мне врага в лице твоего папеньки, если я тебя найму. Так что иди себе подобру-поздорову…» Ну не то чтобы мне всякий раз говорили нечто подобное прямо в открытую, чаще на тебя смотрят и просят зайти денька этак через четыре, ты являешься… а их, видите ли, нет дома. Это я говорю о доброжелателях твоего семейства. А те, кто с ними не ладит, тем более тебя не возьмут, потому что им одно удовольствие втоптать тебя в грязь.

По ходу этой речи Брэшен говорил все медленнее. «Хочет заснуть, — сообразил Совершенный. — Сам себя убалтывает, есть у него такая привычка. Небось уже забыл, что Альтия рядом сидит…» За долгое время общения корабль успел привыкнуть к нескончаемым монологам Брэшена — парень, что греха таить, любил вслух пожаловаться на судьбу и без устали перечислял обиды и