очень серьезно! Гораздо серьезней, чем ты, похоже, способна себе представить! Это сновидческая шкатулка. И помечена она гербом семейства Хупрус. Возможно, Хупрусы — величайшая из торговых семей Дождевых Чащоб. Это было вовсе не совпадение, что тогда во время общего сбора именно они представляли все семейства Чащоб. Таких, как они, нельзя оскорблять. Или воспринимать легкомысленно. Вот так. Подумай об этом. Ты по-прежнему хочешь получить эту шкатулку? — И Роника протянула ее внучке.

— Хочу! — возмущенно заявила Малта и хотела схватить шкатулку, но Роника отдернула руку.

— Малта! — выкрикнула Кефрия. — Не глупи! Это любовный подарок, за тобой ухаживать собрались! Шкатулку необходимо отослать обратно, но с особой учтивостью. Надо дать им понять, что ты еще слишком молода для каких-либо ухаживаний. Только очень вежливо и почтительно…

— Все не так, — уперлась Малта. — Я правда еще слишком молода, чтобы ко мне свататься… пока. Но почему ухаживать-то нельзя? Бабушка, ну пожалуйста, дай хоть посмотреть, что там!..

— Это сновидческая шкатулка, — ответствовала Роника. — Там, внутри, — сон. Если шкатулку открыть, ты не увидишь ее внутренность, ты увидишь этот сон.

— Но каким образом, — спросила Кефрия, — можно заключить сон в шкатулку?

— Магия, — был ответ. — Магия Дождевых Чащоб.

Малта так и ахнула от возбуждения:

— Можно я прямо сегодня этот сон посмотрю?

— Ни в коем случае! — взорвалась Роника. — Малта, ты вообще слушаешь, что тебе говорят? Ты не можешь принять этот подарок и смотреть сон из шкатулки. Ее необходимо вернуть в том же виде, как она сейчас, то есть нераскупоренную, причем снабдив наивежливейшим объяснением — дескать, случилось недоразумение. Если же ты откроешь шкатулку и посмотришь сон, ты тем самым принимаешь его ухаживание. Даешь ему позволение ухаживать за собой!

— Ну и что в этом такого? Я же не замуж выйти за него обещаю!

— Если мы позволим тебе ее открыть, это будет значить, что ухаживание принято и нами. Что, в свою очередь, означает, что мы тебя считаем взрослой женщиной, которая может иметь поклонников. А мы тебя таковой не считаем! — подытожила Роника твердо.

Малта скрестила руки на груди. Потом прочно уселась в кресло и выпятила подбородок.

— Как будет хорошо, когда приедет отец! — заявила она угрюмо.

— В самом деле? — ядовито поинтересовалась Роника. Глядя на них двоих, Кефрия почувствовала себя… невидимой. Незаметной и бесполезной. Рядом с нею сталкивались две сильные воли, и наблюдать за ними было все равно что за молодыми быками весной, когда они толкаются, фыркают и бросают вызов друг дружке. Да, здесь шла самая настоящая битва! Битва за власть. Решался вопрос, кому из двоих, бабушке или внучке, в отсутствие Кайла устанавливать правила в доме… «Нет, — вдруг поняла Кефрия. — Кайл — всего лишь пешка, которую Малте вздумалось пустить в ход. Потому что она уже поняла, что способна вертеть отцом как угодно. Куда ему против ее изворотливости! Подрастет — и совсем перестанет с ним считаться… Она явно думает, что одна только бабушка и стоит у нее на пути. Мать она даже в расчет не берет, как нечто совсем уже незначительное…»

И так ли уж Малта была неправа? Кефрия годами безвольно подчинялась всем приливам-отливам семейной жизни — и только. Отец ходил в море, мать управляла землями на берегу. Кефрия до сих пор жила в родительском доме, и так было всегда: когда приезжал Кайл, они тратили его заработок в основном на забавы. А теперь не стало отца, и мать с Кайлом сцепились из-за штурвала. Причем Роника выдерживала еще и бой с Малтой за главенство в доме. И чем бы тут все ни закончилось, она, Кефрия так и останется невидимой и незаметной. До сих пор Малта попросту не замечала ее отчаянных усилий завоевать авторитет. И никто их не замечал…

Кефрия поднялась и пересекла комнату.

— Мама, — безапелляционно заявила она, — дай мне этот подарок. Раз уж так вышло, что моя дочь стала причиной досадного недоразумения, то и расхлебывать кашу надлежит мне.

На какой-то миг ей показалось, что Роника ответит отказом. Но нет. Та лишь покосилась на Малту — и отдала шкатулку. Кефрия взяла маленький деревянный ящичек. Он показался ей очень легким. Кефрия различила его запах: более пряный, чем, к примеру, у сандалового дерева. Малта следила глазами за перемещениями шкатулки, как оголодалая собака — за куском сырого мяса.

— Завтра с утра первым делом составлю письмо. И, наверное, попрошу, чтобы «Кендри» доставил его для меня вверх по реке.

Мать кивнула:

— Только позаботься, чтобы шкатулка была хорошо упакована. Незачем знать никому постороннему, что именно было прислано и возвращено. Отказ в праве ухаживать — очень деликатное дело, вне зависимости от причины. Самое лучшее, чтобы за пределами двух семейств никто ни о чем не догадывался. — Кефрия согласно кивнула, и Роника вновь обратилась к внучке: — Хорошо ли ты все это понимаешь, Малта? Об этом никому нельзя говорить! Совсем никому! Ни подружкам, ни слугам! Случилось непонимание, которое следует прекратить решительно и бесповоротно. И болтовня делу не поможет…

Девочка смотрела на нее молча и мрачно.

— Малта! — рявкнула Кефрия так, что дочь подскочила. — Ты поняла, что тебе сказано? Отвечай!

— Поняла, — буркнула Малта. И глубже втиснулась в кресло.

— Ну вот и хорошо. Значит, обо всем договорились. — Кефрия решила завершить баталию, пока победа не уплыла из рук. — Ну, я лягу пойду.

— Погоди. — Голос Роники был очень серьезен. — Есть кое-что, что тебе следует знать о сновидческих шкатулках, Кефрия. Это не вполне обычные вещи. Каждая делается под определенного человека…

— Каким образом? — спросила Кефрия нехотя.

— В точности я, конечно, не знаю. Но одно не подлежит сомнению: прежде чем изготавливать такую шкатулку, надо заполучить какую-нибудь личную вещь того человека, которому предназначен сон… — И Роника со вздохом откинулась в кресле. — Я к тому, что шкатулку к нашей двери подкинули не просто так, не случайно. Она была подписана и предназначена Малте. — Роника покачала головой, вид у нее был огорченный. — Значит, Малта дала какую-то свою вещь мужчине из Чащоб. Нечто такое, что он посчитал за подарок!

— Ох, Малта! — вскричала Кефрия в ужасе. — Только не это!

— Ничего я никому не дарила, — Малта резко выпрямилась в кресле. И сорвалась на крик: — Ничего я никому не дарила!

Кефрия поднялась со своего места и прошла к двери. Уверилась, что та была надежно притворена, и, вернувшись, встала лицом к лицу с дочерью.

— Мне нужна правда, — сказала она тихо и просто. — Что произошло? И когда? Как вышло, что ты встретилась с этим молодым человеком? И с какой стати он решил, будто ты примешь от него любовный подарок?

Малта глянула на мать, потом на бабушку.

— На том сборе торговцев, — ответила она сердито, — я вышла наружу подышать. И, проходя мимо, сказала «добрый вечер» какому-то кучеру. Кажется, он стоял