какого-то народа, а всех Проклятых Берегов. Иногда мы с ним беседовали об этом поздними вечерами… и он говорил, что боится, как бы мы таким образом не уничтожили самих себя и весь наш мир. Так, как это получилось со Старшими…

Роника замолчала, и некоторое время обе женщины сидели в тишине, размышляя. О подобных вещах редко упоминали вслух… Точно так же, как лоции труднопроходимых проливов давали неизмеримые выгоды при торговле, — тому же служили и трудно завоеванные знания, коими владели семейства Удачного и Чащоб. Тайны, которыми они сообща обладали, служили основанием для их благосостояния. Столь же прочным, как и прибыток от купли-продажи разных товаров.

Но вот Роника откашлялась:

— И тогда он совершил смелый поступок, к тому же давшийся нелегко. Он прекратил торговать на реке. Это означало, что отныне ему приходилось трудиться вдвое против прежнего и отсутствовать дома втрое против былого, чтобы зарабатывать те же самые деньги. Вместо Дождевых Чащоб он стал посещать разные укромные местечки в узких заливах к югу от Джамелии. Он торговал там с местным населением, привозил дорогие и невиданные товары. Но — никакой магии. Он поклялся, что и безо всякой магии сколотит для нас состояние. И, останься он жив, так бы оно, наверное, и случилось…

— Папа… думал, наверное, что и Кровавый мор из-за магии начался? — осторожно поинтересовалась Кефрия.

— Кто тебе такое сказал? — удивилась Роника.

— Я тогда была совсем маленькая… Дело было вскорости после того, как умерли мальчики. Помнится, Давад к нам пришел… Папа плакал, а я пряталась за дверью. Вы все сидели здесь, в этой комнате. Я хотела войти, но боялась. Папа никогда прежде не плакал… И я слышала, как Давад Рестар на чем свет стоит клял торговцев из Чащоб. Он говорил: «подкапывая город, они вырыли эту заразу». У него ведь и жена умерла, и дети. И еще он сказал…

— Я помню, — неожиданно перебила Роника. — Я помню, что он говорил. Но ты тогда была еще слишком мала, чтобы понять: это он сболтнул от горя. От очень страшного горя… — Роника покачала головой, в ее глазах стояла безысходность — отражение тех жутких дней. — В подобные минуты человек городит такое, чего на самом деле совсем не имеет в виду. Такое, что в обычной жизни ему и в голову-то не придет… Ну и Даваду было просто необходимо обвинить кого-то в своих утратах. И он начал все валить на торговцев из Чащоб. Но он давно это пережил.

Кефрия набрала в грудь воздуху:

— А правда ли, что его сын…

— Что там? Что такое?! — вдруг вскрикнула Роника. Кефрия мгновенно смолкла, и обе они замерли, прислушиваясь. Роника так распахнула глаза, что всюду кругом зрачков видны были белки.

— Прозвучало как гонг… — прошептала Кефрия в тишине. Право, жутковато было услышать гонг жителей Дождевых Чащоб как раз когда они про них говорили! Кефрии почудилось также, что в коридоре прозвучали чьи-то шаги… Она дико покосилась на мать и вскочила на ноги. Роника подоспела к двери почти одновременно с дочерью. Кефрия распахнула дверь… Но там никого не было — лишь Малта как раз исчезала в дальнем конце.

— Малта! — резко окликнула Кефрия.

— Да, мама? — девочка вновь выглянула из-за угла. На ней была ночная рубашка, она держала в руках чашку и блюдце.

— Почему ты разгуливаешь по дому в такой поздний час? — спросила Кефрия требовательно.

Малта подняла в руках чашку:

— Мне не спалось, и я себе ромашкового чаю заварила…

— А ты не слышала такого странного звука с полминуты назад?

Малта пожала плечами:

— Не знаю… Мне показалось, может, кошка что-нибудь уронила?

— А может, и нет, — пробормотала Роника беспокойно. Протиснулась мимо Кефрии и отправилась на кухню. Кефрия последовала за нею. Следом, все так же держа свою чашку, двинулась любопытная Малта.

На кухне было темно, только тлели прикрытые угли. Знакомые запахи придавали ощущение безопасности: угли, еда, дрожжевой дух теста, поставленного подниматься — утром собирались печь хлеб. Роника разожгла свечу, прошла к внешней двери и растворила ее. Внутрь хлынул холодный воздух зимней ночи, по кухне призраками заклубился туман…

— Кто там? — спросила Кефрия громко. Свеча трещала на сквозняке.

— Никого нет… уже, — мрачно ответила мать. Она вышла из двери и стояла на холодном крыльце. Вот она огляделась, а потом, нагнувшись, подняла что-то. Вернулась на кухню и плотно притворила дверь.

— Что там такое? — хором спросили Малта и Кефрия.

Роника поставила свечу на стол. И положила подле нее маленькую деревянную шкатулку. Присмотрелась к ней… и, повернувшись к Малте, строго сощурилась:

— Подписано — Малте…

— В самом деле? — вскричала та восторженно. — Что там? От кого?

И она ринулась к столу, горя предвкушением. Как она любила сюрпризы!

Но бабушка твердо накрыла посылочку рукой, не дав Малте ее схватить. Это означало отказ.

— Насчет того, «что там», — проговорила она ледяным тоном, — так это, я полагаю, сновидческая шкатулка. В Дождевых Чащобах это традиционный подарок, когда ухаживают.

Кефрия почувствовала, как дало перебой ее сердце. Ей стало трудно дышать. Малта же пыталась вытащить шкатулку из-под бабкиной ладони:

— Что в ней? — требовала она. — Отдай ее мне!

— Нет. — В голосе Роники прозвучала вся ее властность. — Пойдем-ка с нами в кабинет твоего дедушки. Тебе придется дать некоторые объяснения, милочка!

И, подхватив шкатулку, Роника покинула кухню.

— Мама, ну это же несправедливо! Она подписана — мне! Ну пускай бабушка ее отдаст! Мама!.. Мама?

Кефрия обнаружила, что тяжело опирается на стол. Она медленно выпрямилась.

— Малта… Ты слышала, ЧТО только что сказала бабушка? Любовный подарок!.. Как может такое быть?…

Малта пожала плечами с преувеличенным недоумением:

— Понятия не имею! Я даже не знаю, от кого это и что там внутри! И вообще, что я могу сказать о подарке, на который бабушка даже посмотреть мне не дает?

— Пойдем в кабинет, — вздохнула Кефрия. Малта бросилась бегом вперед матери. К тому времени, когда Кефрия вернулась в кабинет, ее дочь уже вовсю спорила с бабушкой.

— Но почему мне даже посмотреть нельзя? — доказывала она. — Она ведь для меня предназначена, шкатулка эта?

— Нет. Нельзя, — отвечала Роника непреклонно. — Малта, это