приношением.

– Быть сиротой – весьма печально, – поцокал языком Кула.

– Да к тому же еще и христианином! – прошептал Лобсанг, качая бритой головой.

Римо закатил глаза и помолился своим безымянным предкам о скорейшем наступлении полуночи.

В полночь мастер Синанджу закрыл глаза и стал петь по-корейски. Ни Кула, ни Лобсанг Дром не знали корейского, но Римо прекрасно понял, какими проклятиями Чиун осыпал своего ученика, какими карами грозил, если тот будет бесцеремонно вмешиваться в разговор, грозя сорвать надежды корейца на получение целой комнаты золота.

Уильямс слушал молча, не произнося ни единого слова, а старый кореец при этом правой рукой стал выделывать замысловатые пассы перед телевизором, одновременно ловко действуя пультом дистанционного управления, запрятанным в складках одежды.

Телевизор вдруг засветился и ожил.

Лобсанг Дром ахнул от изумления. Сощурив глаза, Кула, сидя на своей циновке, подался вперед.

– Мы воочию увидим бунджи-ламу, – прошипел он.

Римо прикусил язык.

По мере того как телевизор разогревался, из него все громче лилась радостная музыка, краски становились все ярче, и вот появилась беззаботная черная женщина, танцующая на фоне рамки с надписью «Шоу Пупи Серебряной Рыбки».

– Это волшебница? – спросил Лобсанг Дром.

– Это Пупи Серебряная Рыбка, – ответил Чиун. – Знаменитая колдунья нашей страны.

– Кожа у нее черная, как у мертвой, волосы свисают космами, – пробормотал Лобсанг. – Никогда не видел таких женщин.

– Но ведь ее шоу отменили еще в прошлом году! – удивился Римо.

– Я же говорил тебе, что это волшебный телевизор.

– Или видеозапись, – проворчал Римо.

Заставка погасла, заиграла веселая музыка. На экране появилось изображение полутемной жилой комнаты, где на туго набитом диване развалившись сидела Пупи Серебряная Рыбка, а напротив, на небольшом канапе, так же непринужденно расположился кто-то рыжий.

Камера придвинулась ближе.

Мастер Синанджу провозгласил:

– Смотрите, смотрите! Вот он, пропавший бунджи-лама!

И Лобсанг Дром, и монгол Кула тяжело дышали от волнения.

– Но это невозможно! – воскликнул живой жрец.

– Если ты не доверяешь глазам, доверься своим ушам, тибетец.

– Расскажи мне, – словно большая черная кошка, промяукала Пупи Серебряная Рыбка, – сколько именно жизней выпало на твою долю.

Едва Лобсанг Дром услышал ответ, как глаза его чуть из орбит не повылазили.

– Если считать принцессу Мувиан и тот случай, когда я поделила сиамскую душу с Мэй Уэст[10], тридцать два. Я не знаю, почему возвращаюсь в этот мир, Пупи, но, должно быть, на это есть какая-то причина.

– Может, тебе предстоит выполнить какое-то великое деяние на этой земле, но какое именно, ты не знаешь? – предположила Пупи.

– Мой последний гуру мне так и сказал.

Святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче с трудом оторвал взгляд от экрана.

– Мастер Синанджу, – произнес он хриплым голосом, – возможно ли такое?

– Минутку, – выпалил Римо. – Знаете, кто это такая? Скуирелли Чикейн.

– Ты знаешь эту огненноволосую женщину, Белый Тигр?

– Не лично. Она актриса. А кроме того, пишет книги о своей жизни.

– И много написала?

Уильямс пожал плечами.

– Вбила, короче, себе в голову, что прожила много жизней. И люди это спокойно глотают.

Кула мрачно кивнул.

– Стало быть, проповедует учение Будды. Это свидетельство того, что она вступила на праведный путь, хотя и имела несчастье родиться белой женщиной.

– Но ведь она женщина, – изрек Лобсанг Дром. Лицо у него почему-то вытянулось. – Бунджи-лама не мог возродиться в женском облике.

– Не подвергай сомнению слова оракула, – громко произнес мастер Синанджу. – Наблюдай и учись. Внимай и веруй, ибо то, что скажет огненноволосое воплощение Будды, будет обладать особой глубиной и силой.

– Ну это уж ты чересчур, папочка, – шепнул Римо.

Мастер Синанджу схватил своего неисправимого ученика и довольно сильно сдавил кисть, словно испытывал его способность превозмогать боль.

Стиснув зубы, Уильямс попробовал высвободиться, но не тут-то было: Чиун усилил нажим. Римо плотно закрыл глаза, но так и не признал своего поражения.

Уверившись, что упрямый белый ученик не станет кричать от боли, а в дальнейшем воздержится от неуместных реплик, учитель отпустил его руку.

Теперь уж Римо сидел спокойно, наблюдая за экраном телевизора.

– Я никогда не слышала о сиамской душе. – Пупи Серебряная Рыбка так энергично тряхнула головой, что казалось, будто ее лохмы потрескивают. Скуластая, с ослепительно белыми зубами и живыми глазами, она напоминала марионетку, управляемую незримыми нитями.

– Вероятно, я первый человек в истории, обладающий сиамской душой, – начала Скуирелли Чикейн. – Думаю, моя душа стремилась к чему-то очень важному и знала, что для достижения цели ей необходимы два тела.

– А ты знаешь, к чему именно стремилась твоя душа?

– Нет. И по правде говоря, Пупи, я уже начинаю тревожиться. Ведь мне скоро стукнет шестьдесят! Одно мое тело – Мэй Уест – уже умерло, второе, оставшееся, постепенно изнашивается.

– Брось! Выглядишь ты просто замечательно. До сих пор еще лучшая профессиональная чечеточница. Откопычиваешь так, что будь здоров!

– Что значит «откопычивать»? – нахмурился Кула.

Римо подавил желание сострить, сказав, что эта женщина – полуяк.

Скуирелли Чикейн просияла, в глазах ее заиграли озорные искры.

– Благодарю на добром слове, Пупи. В космических масштабах этому телу осталось жить всего лишь несколько мгновений. Боюсь, мне придется ждать следующего рождения, чтобы начать поиски заново. Что бы я ни искала, мне надо это найти!

– Бунджи-лама! – выдохнул Кула.

– Нет, нет. – Лобсанг упрямо тряс головой. – Этого не может быть. Она