Он высыпал рис в бурлящий кипяток.

Взгляд коричневатых глаз Чиуна смягчился, он было открыл рот, но опомнился, перехватил едва не сорвавшееся с губ доброе слово и снова уставился в пустоту.

Для Римо это все отнюдь не осталось незамеченным. Накрывая кастрюлю крышкой, он говорил:

– Раньше я думал, что жители Синанджу – ленивые неблагодарные паразиты.

Все и каждый. Присосались к деньгам, которые Мастер добывает потом и кровью.

Но теперь я переменил свое мнение.

Своим длиннющим ногтем Чиун смахнул что-то с глаза. Неужто слезу? Так держать, решил Римо.

– Теперь я понимаю, что это почетный долг Мастера – содержать родную деревню.

Он выждал пять минут, прежде чем снять крышку с кастрюли. Рис получился мягкий и пышный.

– Может, когда-нибудь кормить жителей Синанджу выпадет мне, – сказал Римо, раскладывая рис в две одинаковые пиалы. – Я почту это за честь.

Он покосился на Чиуна, но кореец отвернулся.

– Будешь рис? – мягко спросил Римо.

Чиун поднялся с пола так стремительно, словно его катапультировало, и золотой вспышкой цвета кимоно, в котором он был сегодня, преодолел расстояние до двери в спальню.

Дверь за ним хлопнула, но и сквозь нее Римо слышал, как громко сморкается Мастер Синанджу. Звук был похож на гусиное «га-га-га».

Через некоторое время дверь растворилась, и Чиун предстал в обрамлении проема, спокойный, величественный, с умиротворенным выражением лица.

– Да, сын мой. Немного поем, пожалуй, – чинно сказал он.

Когда они отставили опустевшие пиалы и палочки для еды, Римо сказал:

– Мне надо поговорить с тобой, папочка.

Чиун жестом остановил его:

– Приличия должны быть соблюдены. Сначала о еде.

– Да?

– Сдается мне, ты научился наконец по-настоящему готовить рис. Вот этот был сварен правильно, не то что несъедобный клей, который получается у японцев. Этот был сделан по- корейски.

– Рецепт – из китайского ресторана.

– А ты хоть знаешь, откуда он у китайцев? – фыркнул Чиун. – Китайцы стащили настоящую технологию приготовления риса у корейцев, во всем мире признанных лучшими поварами.

Римо согласно кивнул, хотя единственное корейское блюдо, какое он когда- нибудь пробовал – что-то вроде маринованной капусты, – по вкусу напоминало протухшие водоросли.

Он в ожидании опустил голову, пока Чиун не произнес наконец:

– Вот теперь можно поговорить о других вещах.

– Я знаю, Чиун, что тебе эта тема неприятна, но не могу не спросить: кто был этот тип с пистолетом?

– Какой-то безумец, которому нравится стрелять в людей, – отмахнулся Чиун.

– Один из журналистов знал его имя.

– Псевдоним, – сказал Чиун. – Американские гангстеры часто выступают под псевдонимами.

– Но этот назвал себя Римо Уильямс.

– Наверно, выудил наобум в телефонной книге, – предположил Чиун.

– Не так уж много Римо Уильямсов в телефонных книгах, папочка. А зачем Смит послал тебя в Детройт?

– Дела! – вздохнул Чиун.

– Ну это-то я понял. Что, охотишься за этим стрелком?

– Тоже мог бы понять.

– Я стараюсь держаться уважительно и беседовать, как подобает, – сказал Римо, и Чиун, на редкость пристыженный, ничего не ответил. – Я передумал об очень многих вещах там, в пустыне. Я думал о том, кто я такой и откуда и почему у меня никогда не было родных, кроме тебя, конечно. Мне кажется, потому-то меня так впечатлило такое, знаешь, уважительно-зависимое отношение остальных пассажиров. Это было похоже на семью.

Чиун молчал, и Римо продолжил:

– Странно, что у этого типа такое же имя, как у меня.

– Одно дело – иметь имя, – сказал Чиун. – Совсем другое воспользоваться чужим.

– Ты думаешь, он воспользовался моим?

– Этот человек – гнусный и жестокий обманщик, злобный, порочный белый.

Не будь он так вероломен, мою седую голову не обезобразил бы этот шрам.

– Рана скоро заживет, папочка.

– Да, но не заживет стыд. Во всяком случае, не заживет, пока я не сотру этого мерзавца с лица земли. В мире таким не место!

Голос Чиуна дрожал от гнева.

– Я готов помочь, – сказал Римо.

Но почему Чиун так странно взглянул на него в ответ? Словно сверкнула молния. Что это? Неужто страх?

– Нет, – сказал Чиун как-то слишком громко. – Ты не должен. Это запрещено.

– Стыд, что тебя тяготит, лежит и на моих плечах тоже, – возразил Римо.

– Ты же сам это знаешь.

– Я знаю это и знаю много других вещей. Некоторые из которых тебе, сын мой, неизвестны.

– Например?

– Я знаю, что делать можно и чего нельзя. И поскольку я твой учитель, а ты мой ученик, ты должен принять это без разговоров.

– Не спорю, – сказал Римо, – но твой долг – объяснить мне эти вещи, иначе я никогда их не постигну.

Не оставалось сомнений, что Чиун что-то скрывает. Но что?

– Подожди здесь, – спокойно произнес Чиун, стремительно-плавно встал и мягко зашлепал к лакированным сундукам, аккуратно составленным в углу гостиной.

Он нырнул на самое дно одного из них, порылся немного, удовлетворенно хмыкнул и вернулся, бережно держа что-то в костлявых пальцах.

Уселся наискось от Римо и подал ему то, что принес.

– Это – одно из величайших сокровищ Синанджу.

Римо принял вещицу размером с кулак, серую, испещренную блестящими